– Он без рычага.

– С таким парнем, как Арнольд, рычаг тебе не нужен.

Телли молча встал и подошел к камину. Не без усилий выдернул застрявшую в стене стрелу. Взгляд его упал на доску с фигурками.

– А это куда?

– Доску? Возьмешь с собой, – сказал Рудольф. – Я не смог с ней разобраться, теперь попробуй ты. Э, погоди-ка!

Они склонились над доской, разглядывая три пустых, неровно обведенных мелом поля, и три фигурки, сделавших свои ходы.

– Ты ее не трогал?

– Нет. А ты?

Они взглянули друг на друга, после – на Арнольда.

– Мальчишка, воин и дракон, – констатировал Рудольф. – Ну что ж… Пока все сходится.

– Ты думаешь…

– Все может быть, – сказал Рудольф. – И хватит болтать. Уходите, пока на улицах пусто.

Он помолчал и добавил:

– Я сам вас найду.

«Сначала научись не моргать, а затем поговорим и о стрельбе.»

Стремительный Вэй

– Бр-р… Холодно. Подбрось-ка дров.

– И так горит.

– Подбрось, г'рю, ведь нет же никакого терпежу!

– Ишь, разорался, Зяблик. Нам еще всю ночь сидеть. А кончатся дрова, так кто пойдет? Зяблик пойдет? Фиг. Шпент пойдет! Так что – сиди и не чирикай.

– Тебе, Шпент, лишь бы потрепаться, а у меня на рыбе дважды руки поморожены, так холоду не терпят вовсе… Ох, задувает, ну и задувает. Да дождь еще… Перебраться, что ль, под стену, ближе к энтим? А, Шпент?

– Подберешься, как же… Враз вылезет этот бугай и сам с тобой разберется. Встали, мать их раздери, на лучшем месте со своей телегой и торчат уже неделю.

– А чего им тут?

– Да хрен их разберет. Ахтеры, говорят. Дня три-четыре и взаправду выкобенивались. Эти… как их… преставления давали.

– Да-а? И об чем преставлялись?

– Да ни об чем. Они там эти… вокрубаты. Крутят, значит, это… ну, вокруг. Девка там у них еще такая, ого-го, какая девка. Стрелки мечет. Ничего так, симпатишная. Я б ее, ну, если б случай выдался, так я б ей это бы… не прочь.

– Это маленькая-то? Видал. Че ты в ей нашел?

– Э, не скажи. Она же это… она же знашь, как выгнуться могет, ого! Да…

– Ори тише – неровен час этот услышит, вылезет и сам тебя это… выгнет. Лучше дров подбрось.

– Ох, Зяблик ты, Зяблик и есть. Связался я с тобой… Кажи спасибо, что до кучи надо было Фрицу морду наскоблить, а то б…

– Вот… вот правду про тебя говорят, Шпент, что ты мать родную обкрадешь и за гроши жидам заложишь! Первый же пришел, как хвост подпалили! У, знал бы я, что Хольц меня с тобой поставит…

– Ха-ха, ладно, проехали. Че там у тебя?

– А во. Селедка.

– Бр-р, опять селедка… Обалдел? Чего получше не было?

– Да будет ерепениться – хорошая селедка. Брууновская. Нюхни, коль не веришь.

– М-мм. Кхе-кхе… Вроде, ничего. Хотя, на вид не больно-то казиста.

– Не ндравится, не ешь.

– И-и-эх. Ладно. Нарезай, что ли…

Два бродяги, кутаясь в тряпье, придвинулись к костру. Один из них достал нож, долго примеривался к большущей селедке, лежащей у него на коленях, и наконец распилил ее пополам. Некоторое время оба жевали, с завистью поглядывая в сторону большого полотняного шатра, разбитого у городской стены, потом устроились под навесом, у стены, покидали рыбьи кости в огонь, подбросили дров и стали устраиваться на ночлег.

– Ишь, сидят, – Олле сплюнул и поправил полог. Постоял, задумчиво скребя в затылке. – Как бы лошадь не свели. Выйти, что ль, разобраться, а? Как считаешь, Арни?

– Сядь, не дергайся, – ответил здоровяк, подбросил дров в чугунную печурку и затворил плотнее дверцу. – Пускай сидят. С коптилен их повыгоняли – кончился сезон, а из города уходить не хотят. Так и так – не уйдут, а вот подойти побоятся.

– А может, все ж таки прогнать?