– Да нет соседей. У Рудольфа я живу, возле Синей Сойки.

– Рудольф, – стражник помрачнел. – Вот как… Что ж он, жив еще?

– А с чего ему помирать? – немножко нервно огрызнулся Жуга. Упрямые попытки горожан похоронить заочно старика Рудольфа помаленьку начинали его раздражать.

– Да кто ж знает, с чего, – пожал плечами тот. Темные глаза старика устало глядели вдаль, на дорогу. – Знали бы, не спрашивали. Вот и жена его тоже не знала…

– Жена? – насторожился травник. – А что с его женой случилось?

– Э-э, – стражник поднял бровь, – да ты, похоже, и не знаешь ничего? Был он женат, рыжий, был. Лет пятнадцать назад. И дочка у него росла, аккурат с моей Хедвигой одногодки. Лавку держал, да барахло, слышь, скупал помаленьку. Дом вон, купил. Хороший дом… А как-то раз – никто не знает, что случилось – мертвыми нашел и дочку, и жену. С тех пор почти что не выходит из дому. И торговать перестал. Такие дела. А ты при нем каким боком?

– Я не при нем, – ответил тот, – я сам по себе. Травник я.

– Эва! Небось, и заговоры какие знаешь? Слышь, – засуетился он, – а чего вот у меня, как дождь или как подыму чего тяжелое, так в спину сразу вступает? И правый бок так, знаешь – пожжет, пожжет, да как саданет! Я уж и так, и сяк, и задом наперед…

Часы на башне глухо заскрежетали и колокол отбил двенадцать ударов.

– Полночь, – вскинулся стражник и отставил алебарду. – Где-то Гюнтера носит? Слышь, рыжий, помоги-ка ворота закрыть, одному-то не в мочь.

Жуга рассеяно кивнул и ухватился за тяжелую створку ворот.

– Толкай.

Петли глухо заворчали. Жуга толкал, поглощенный своими мыслями, и вдруг, когда ворота уже готовы были захлопнуться, в щель между створками будто ударила черная молния. Страж ворот и Жуга шарахнулись назад и прянули к стене, каждый – к своей.

– Матерь божья… – выдохнул старик.

На мостовой между ними стояла собака – огромный черный пес, брыластый, молодой, поджарый, с хорошего теленка ростом. Шерсть на его спине и на боках мокро блестела в свете фонаря. Ошейника на собаке не было.

Пес посмотрел на стражника, повернул голову к Жуге – травник навек запомнил взгляд горящих, жадных, серо-желтых глаз размером каждый с полновесный талер – переступил бесшумно лапами и, развернувшись, скрылся в темноте проулка гибкими упругими прыжками.

Момент оцепенения прошел. Стражник что-то промычал и медленно сполз вниз по стене.

– Видел? – еле слышно спросил он.

– Видел, – так же тихо ответил Жуга.

– Что это было?

Травник не ответил.

Вдвоем они кое-как закрыли ворота и задвинули запорный брус, затем, не сговариваясь, прошли в караулку, где стражник вытащил бутыль и разлил по кружкам тепловатое разбавленное пиво. Оба молча выпили и некоторое время так же молча сидели за пустым столом.

– Меня Людвиг зовут, – сказал наконец стражник.

Травник кивнул:

– Меня – Жуга.

И в это мгновенье раздался крик.

Капуста наконец-то закипела. Рудольф поворошил дрова, убавляя огонь под маленьким котлом, помешал варево длинной ложкой и закрыл крышку.

– Капусту считают едой бедняков, – проговорил он, качая головой. Засыпал в котел щепотку пряностей, посолил, размешал и снова уселся в кресло. – Отчасти это верно – стоит дешево, хранится хорошо, а созревает, когда все другие овощи давно уже убраны. Однако не брезгуют ею и короли. Лучшей закуски к мясу не найти, да и готовится легко. Хочешь – вари ее, хочешь – жарь, а хочешь – потуши в сметане с морковкой, чесноком и базиликом, вот как мы сейчас, и всегда получишь превосходное блюдо. И при том, что самое удобное, можно остановить готовку, когда хочешь – капуста не бывает недожаренной или недоваренной. Только бы не подгорела, – он подобрал рукава своей облезшей меховой накидки и задумчиво уставился на котел. – По правде сказать, не знаю овоща, который был бы таким же сытным и неприхотливым, разве что репа, да еще эти новомодные потатас,