– Их на станке точат, на токарном.

– Да? Ну все равно – дорогая работа. Откуда у него такие деньги? И почему он дело свое прикрыл? Кого ни спрошу, все шугаются, как будто он и вправду сумасшедший… Яд и пламя! – травник подскочил на месте, как ужаленный и вытаращился в темноту: – Рик? Ты, что ли?!

Дракошкины глаза умильно щурились, сверкая в лунном свете вертикальной прорезью зрачка. Не дожидаясь приглашения, Рик двинулся вперед, нахально втиснулся меж Телли и Жугой, улегся поудобнее, зевнул и вскоре задремал.

– О, господи… – только и смог пробормотать Жуга. Убрал от лица перепончатое драконово крыло, – только этого мне не хватало! Это ты оставил дверь открытой?

Телли лежал, боясь пошевелиться. Наконец услышал, как травник зашуршал соломой, поворачиваясь к дракону спиной, и облегченно вздохнул – гнать его пока не собирались.

– Ладно, – проворчал Жуга. – Давай спать, а то завтра вставать рано.

– На хрена рано-то?

– Травы собирать пойдем, – был ответ.

На следующий день Жуга, как и обещал, растолкал Телли ни свет ни заря и оба отправились за город. Рика заперли в доме, чтоб не увязался следом. Путь был неблизкий – сначала до ближайших ворот, что находились в западной башне – Башне Трех Ключей, а затем – далеко на юг, вверх по течению реки.

– Вообще, если по всем правилам травы собирать, то надо заходить так далеко, чтоб не слыхать было петушиного крика, – рассуждал по дороге Жуга. – Но на деле-то все проще: чем дальше от города, тем лучше.

– Это чтобы люди не мешали?

– Травы там чище, – ответил Жуга, останавливаясь на широком, густо поросшим кустарником лугу. Огляделся. – Так, начнем, пожалуй. Вот эти стебли видишь? Запоминай – это волкобой-недоспелка. Собирают его в конце августа, когда он цветет.

– Мы его звали – овечье рунишко, – кивнул Телли.

Брови травника удивленно полезли вверх.

– Ого, – сказал он, – а ты, оказывается, кой-чего знаешь. Верно, так его тоже зовут. Только если я тебе все названья каждой травки буду говорить, у тебя башка с непривычки треснет.

– А для чего она?

– Башка?!

– Да это… трава, волкобой этот.

– Вообще, его добавляют в кой-какие отвары для густоты и чтобы дольше сохранялись. А еще говорят, что им от свадебных наговоров охраняют, кладут на порог.

– Это правда?

– Не знаю, не пробовал. Мы его много брать не будем, есть вещи поважней. Да, много всяких врак об этом ходит, – он уложил в сумку сорванные стебли. – Есть в травах и цветах целительная сила для всех, кто сумеет разгадать их тайну… Только не каждому это дано. О, гляди – лопух… Дай-ка лопатку.

– Репей-то нам на черта?

– Осенний корень лопуха в настойке, – наставительно сказал Жуга, окапывая куст вокруг, – от осиного или пчелиного укуса – первейшее средство.

– А почему осенний?

Травник пожал плечами:

– Я не знаю.

– А это… Я вот слыхал, что орхилин-трава все тайны и чары раскрывает, ежели сумеешь ее цветок сорвать…

– Это папоротник-то? Ерунду болтают, – сказал Жуга, утирая лоб рукавом. Потянул из земли оголившийся корень. – Я дважды просидел у орляка всю ночь на Ивана, ни хрена он не цветет. Городские байки. Другое дело, что червяков из брюха гонит, если приготовить его как надо. А еще от поясницы помогает, если на ночь приложить или тюфяк свежим листом набить.

– Так давай набьем!

– Завянет быстро – не сезон.

– Какой же прок от него тогда? Поясницу ведь по осени и крючит.

– На то другие средства есть. Каштан на хлебе с салом, корня шиповника настойка или, там, акация… А вот еще про папоротник: если растереть свежий листок и к ране приложить или, там, к свищу – в три дня все заживет и следов не останется. Ну-ка, помоги…