Элия кивнула и, когда Женевьев поднялась, произнесла:

– Спасибо.

– На радость. Не хочешь пойти погулять к остальным?

Девочка снова замялась:

– Не знаю. Может быть. Не сейчас.

Давить на нее сейчас было бы слишком, но главное – сейчас Элия выглядела гораздо более оживленной и вроде бы не хотела забираться обратно в свой кокон сразу после того, как она выйдет за дверь. Поэтому Женевьев лишь кивнула и направилась к выходу.

– И все-таки… кого можно считать монстром? – ударил ей в спину очередной детский вопрос. – Я всегда думала, что когда ты убиваешь, ты становишься монстром. Но вы говорите, что нет.

Да, в следующий раз перед тем, как идти к маленькой девочке с утешениями, надо основательно подготовиться.

– Я лишь говорю, что восприятие мира у всех очень разное, – обернувшись, ответила она. – И что мир не делится на черное и белое. Убийство – это ужасно, и в мире существует много ужасных вещей. Это правда. Но правда так же и в том, что еще существует много всего прекрасного. От того, что кто-то совершает ужасный поступок, добро, которое он делал, не отменяется. Не отменяется внимание и забота о тебе, не отменяется множество светлых моментов, которые остались в прошлом. Да, это не оправдание, но «монстр» – это клеймо, которое разрушает. Перечеркивает все, что было. Не оставляет надежды.