Кроме хозяйки дома и самой Леоны, в гостиной присутствовал хозяин, господин Николас, который с безразличным видом сидел напротив жены, молчал и, по-видимому, соглашался с ней во всем. Казалось, эти двое чем-то похожи – оба светловолосые, высокие, надменные. Правда, господин Орвин был хорош собой, а вот госпожа Орвин – не особенно.

– Гувернантка должна учить мою сестру светским манерам, я имею в виду, как себя вести, как поддерживать беседу, развлекать гостей, – говорила Изольда Орвин. – Разумеется, азы рисования, нотная грамота…

Леона тихонько вздохнула. Перед тем, как отправиться к Орвинам, она напомнила дяде: вообще-то все гувернантки прекрасно рисуют и музицируют, в то время как она училась искусствам кое-как и гораздо больше времени провела, упражняясь в стрельбе вместе с кузеном Марком, потому что дядя не желал тратить деньги на учителей, которые его сыну были не нужны. В ответ на это дядя Стефан только пожал плечами и заявил: «Уверен, ты справишься».

– Конечно, гувернантка должна присматривать за девочкой, – продолжала жужжать Изольда Орвин. – Следить за ее здоровьем и, что очень важно, душевным здоровьем, вести с ней беседы о нравственности, самой быть образцом для подражания…

Леона слушала хозяйку дома и вежливо кивала.

Если по-другому не получается, значит, придется пойти этим путем. Она будет работать у Орвинов и копить деньги. Через несколько лет, когда накопит достаточно, уедет отсюда навсегда. Потерпеть всего несколько лет, а больше она не будет зависеть от милости других людей. Задача кажется непосильной… Нет, нельзя так думать. Непосильных задач не существует.

– Что касается нравственности… – Госпожа Орвин вдруг повысила голос. – Разумеется, я имею в виду, что не потерплю никаких шашней прямо у себя под носом! Поверьте, милочка, если я хотя бы заподозрю, что вы строите глазки моему мужу…

Выражение лица Николаса Орвина перестало быть безразличным.

– Изольда! – воскликнул он.

– Клянусь, госпожа Орвин, я не заинтересована в том, чтобы строить глазки господину Орвину, – ответила Леона, из последних сил пытаясь сохранять самообладание.

Определенно, хозяйка дома была даже глупее, чем на первый взгляд. Пресвятые духи предков! Задача становилась всё более непосильной.

– Если я хотя бы заподозрю… – с угрозой повторила госпожа Орвин.

– Дорогая! – снова воскликнул господин Орвин.

Но ни его жена, ни Леона так и не узнали, собирался ли он добавить что-нибудь еще.

Потому что оконные створки вдруг с треском распахнулись, налетел порыв ветра, и все свечи в гостиной погасли. Через мгновение в наступившей темноте раздался испуганный вопль Изольды Орвин, и Леона сама едва сдержалась, чтобы не закричать.

А потом в воздухе запахло розами, и свечи загорелись вновь.

В кресле у камина, кротко сложив руки на коленях, теперь сидела маленькая старушка в неподходящем ей по возрасту розовом платье.

– Я фея Розанна, – представилась старушка. – Вы, должно быть, слышали обо мне?

Госпожа Орвин засияла, как украшенное фонариками праздничное дерево, господин Орвин слегка побледнел, а сама Леона вцепилась пальцами в подлокотник. Разумеется, о том, кто такая фея Розанна, в городе Мериньоне, да и во всей провинции Мериньон, знали даже младенцы.

***

Все знали, что старой фее очень много лет и что живет она уединенно, где-то далеко в лесу, в маленьком доме, надежно спрятанном чарами от любопытных глаз. Время от времени, а точнее, раз в три-четыре года, когда ей, должно быть, становилось особенно скучно, фея Розанна покидала свое жилище и отправлялась в город.