– Товарищ капитан, но всё же, как вы думаете, мы тут в каком статусе?

Савушкин хмыкнул.

– Чёрт его знает. Може, и военнопленные хотя Словакия с Рейхом формально не воюет. Если не принимать во внимание, что этот батальон на стороне восставших, то мы с ними вообще союзники, но то такое… Интернированные, разве что? – Подумав, добавил: – А тебе что за печаль? У нас статус простой – мы разоружены и помещены под стражу, что препятствует выполнению нашей задачи, а значит – нам этот статус надо менять. По возможности.

– Да это понятно… А что они дальше с нами будут делать?

– Они, похоже, и сами не знают…. Могут шлёпнуть. Могут отпустить. Третьего варианта нет – держать им нас негде, не сегодня-завтра наши с тобой псевдо-соплеменники устроят этим славным ребятам небольшой конец света…. Это они умеют. Вспомни Варшаву…

Лейтенант кивнул.

– Помню. Особенно Охоту…

Тут замок в двери заскрежетал, громко щёлкнул – и дверь, ржаво скрипя, отворилась. На пороге возник доселе незнакомый разведчикам словацкий военный, судя по золотым звёздочкам на петлицах – офицер.

– Páni dôstojníci, prosím nasledujte ma.[16] – Были его первыми словами. Затем, спохватившись, поручик – а одна звёздочка означала именно это звание – добавил: – Ich hoffe du verstehst slowakisch…[17] – И, махнув рукой в коридор, бросил: – Bitte!

Савушкин усмехнулся – ну ты посмотри, у них все офицеры – полиглоты! – поднялся со шконки, оправил китель и вместе с Котёночкиным вышел в коридор. Однако, дядьке лет тридцать с лишком, а он всё ещё поручик. Даже подумать страшно, до каких чинов он дорастёт к сорока пяти годам, глядишь, и до сотника дослужится! Как-то туго у них с карьерным ростом в этой их словацкой армии – донашивающей чехословацкую форму…

Помещение, в которое их привели, было, судя по всему, канцелярией батальона – или как в словацкой армии это называется? За столом сидел поджарый надпоручик, русый и изрядно загорелый, по левую руку от него – какой-то болезненного вида, бледный и довольно измождённый штатский парень лет двадцати пяти; впрочем, штатским он был исключительно исходя из его одежды. В остальном он не отличался от остальных – пиджак с широкими лацканами был перетянут армейским ремнем с портупеей, которую оттягивала висевшая слева, на немецкий манер, кобура с «парабеллумом», ремень портупеи был крепко затянут, а на правом рукаве – Савушкин даже поначалу не поверил собственным глазам! – была нашита красная комиссарская звезда, выкроенная, судя по всему, из бархатной скатерти.

Надпоручик сухо представился:

– Veliteľ druhého pešieho práporu, nadporučík Dorchak.

Парень с комиссарской звездой на рукаве тотчас же продублировал это на немецком:

– Der Kommandeur des zweiten Infanteriebataillons, Hauptmann Dorchak.[18]

Савушкин кивнул, коротко бросил: «Hauptmann Weidling, Ober-leutnant Weissmüller, Todt-Ingenieure», а затем, улыбнувшись, добавил:

– Freunde, warum dieses Pathos? Wir sind Verbündete! Ich bin Hauptmann Weidling, ein Ingenieur aus Todt-Organisation. Wir fahren nach Miskolc. Und wir sind weit genug von der Front entfernt, um so streng mit Freunden umzugehen…[19]

Лицо надпоручика на мгновение исказила гримаса – похоже, ему решительно не нравилась сложившаяся ситуация. Всё правильно, пять лет Германия была союзником Словакии, по сути, она стала повивальной бабкой словацкой независимости – и тут на тебе! Тяжело кадровому офицеру перестроить сознание – вчера немцы были друзьями и союзниками, а сегодня они – злейшие враги… Савушкин продолжил:

– Ich bitte Sie, mich und meine Leute zu befreien und uns zu erlauben, unsere Reise fortzusetzen. Am Ende sind wir nicht Militär, wir sind Bauherren…