— А мама там как? Читала нотации? — всё-таки нервно задаю вопрос, чтобы внушить себе ещё больше спокойствия.

— Ой, вот она как раз наоборот была рада, что я жива и здорова, — сейчас Светка уже легко говорит на эту тему, хотя Глеб упоминал, что первую неделю прорыдала из-за того, что чувствовала свою вину. — Глеб сегодня сказал, что врач пока не спешит выписку оформлять, хочет пару недель понаблюдать за состоянием. Да, ты ведь наверняка в курсе.

— Ну да, он говорил сегодня, — нагло вру и киваю несколько раз, чтобы у нее не возникло сомнений.

— Ой, Поль, я совсем забыла, что у меня там котлетки жарятся, — она с характерным звуком хлопает себя по лбу. — Бегу выключать! Целую, не спускай там Глебу ничего с рук.

            Экран сразу отсвечивает завершенный вызов. Слова Светы, конечно, внушают доверие, но волнение всё равно никуда не уходит. Кто знает, как на самом деле себя чувствует Инесса Павловна? Вдруг, Глеб не всё рассказал сестре, потому что не хочет её волновать.

            Он по-прежнему не отвечает на мои звонки – вот же засранец. Сам ведь пообещал, что выслушает, если я захочу поговорить, что могло измениться за такой короткий срок?

            Приходится глушить в себе порыв снова сесть и разреветься. Душу буквально рвет на куски, и чувство одиночества накрывает с головой. Я никогда ещё не ощущала его раньше – тягучее, липкое, неприятное, удушающее.

«8 сентября. Самый ужасный день в моей жизни. Я категорически не понимаю, что именно произошло, и ужасно напугана.  Оказывается, уверенность, что всё тебе в этой жизни нипочем, может мгновенно испариться, стоит только уйти одному единственному человеку. Мне невыносимо от того, что я бездействую, а ещё невыносимее то, что даже не знаю, что могу сделать. Что, чёрт возьми, случилось? И каким образом я оказалась в это ввязана?»

            На время приходится опустить руки – Высоцкий – упрямый, жуть просто, и если уже втемяшил себе что-то в голову, то переубедить его практически нереально. Сначала возникает мысль схитрить и написать, что встряла в неприятности, тогда, уверена, он примчит мгновенно. Но приходится разу отмести эту мысль – ему и так достаточно нервов с Инессой Павловной.

            Не знаю, к счастью, или нет, но следующим утром я всё-таки натыкаюсь на Глеба. Вот так просто и внезапно. Он стоит посреди университетского холла, едва я туда вхожу. Стоит и разговаривает, кто бы подумал, с моей Дашей.

            Как только подруга замечает меня, быстро говорит что-то и Глеб поворачивает ко мне голову. Вот так сразу окидывает меня взглядом и им же словно пригвождает к одному месту.

            Осознание, что больше всего мне хочется броситься к нему в объятия, неожиданно пугает. Вот только взгляд у него настолько разочарованный, что никак не могу заставить свои конечности двигаться – они будто приклеили суперклеем прямо к этой кафельной плитке.

            Он разворачивается и уходит. Что, чёрт возьми?! Просто берет и идёт в обратном от меня направлении. И тут, конечно, ощутив прилив злости, решаюсь идти за ним, чтобы наконец-то попытаться всё выяснить.

— Стой, — я медленно перевожу взглядом по руке, крепко охватившей моё предплечье, и натыкаюсь на Дашкино серьезное лицо. — Не беги за ним, он не хочет с тобой говорить.

            Её слова ранят буквально физически. Какое право вообще имеет это говорить? Что она знает?

— А с тобой, значит, хочет? — злостно выплевываю слова, от которых буквально жжёт кончик языка.

— Полин, я всего лишь говорю то, что он попросил тебе передать, — тут же виновато отпускает взгляд и прикусывает губу.