Романенко и правда высаживает меня прямо возле подъезда, и едва выхожу с машины, вижу подъезжающего Глеба. Чёрт, совсем забыла отписаться ему, что ездила к Еве.

— Привет, — приветствую, дождавшись его возле парадной двери.

            На улице уже стоят сумерки, но я всё равно улавливаю в его взгляде что-то неладное, надломленное.

22. 19

— Поднимемся? — его голос звучит слишком напряжённо и натянуто.

— Конечно, — тяжело сглотнув слюну, прикладываю ключ к домофону. — Что-то случилось?

— Поговорить нужно, — от его слов зарождается неприятное предвкушение.

            В квартире мы неспешно разуваемся. Кажется, я ещё никогда не испытывала такого напряжения между нами. Что могло произойти?

            На кухне в попытке себя успокоить ставлю чайник, и по привычке завариваю нам кофе.

— Говори? — мой голос едва не дрожит – я предчувствую что-то, что разрушит всё.

            Присев напротив него, смотрю прямо Глебу в глаза. И он смотрит, с такой грустью, будто пытаясь отыскать в моих глазах ответы на всё свои вопросы.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — его рука напряжённо обхватывает горячащую чашку с кофе.

— Например? — тяжело дышу, в попытке вспомнить где могла накосячить так, чтобы в его глазах было сосредоточено столько боли.

— Поль, об этом ведь только ты знала, — его голос буквально начинает трещать в моей голове. — Я никому больше не доверял этого, абсолютно. Ни с кем не делился.

— Глеб, ты меня пугаешь, — признаюсь честно, а грудная клетка сжимается ещё сильнее. — О чём ты говоришь?

— Зачем ты позвонила моей маме и рассказала про измены отца? — его взгляд пригвождает меня к месту.

— Что? — мгновенно вспыхиваю. — Ты нормальный вообще? Я бы никогда в жизни так не поступила.

— Поль, она мне показала вызов от тебя, — он потирает глаза ладонями, а после утыкается в них. — Ты же знаешь, как это всё важно для меня. Почему ты так поступила, я тебя обидел чем-то?

            Меня охватывает дикая паника, и достав телефон из кармана с целью доказать свою невиновность, открываю свой журнал вызовов. Твою ж дивизию.

— Глеб, я снова очистила журнал, но правда смогла бы тебе доказать, что никуда не звонила, — мой голос дрожит, как и я сама.

            Тупая привычка очищать всё вызовы и сообщения в социальных сетях – она прилипла ко мне ещё с подросткового возраста, когда из-за взломанной страницы всё мои секреты, которые я писала Глебу, стали достоянием общественности.

— Поль, ты думаешь, я бы спрашивал, если сто раз не убедился, что это твой номер? — он смотрит так, будто у него всё ещё есть какая-то надежда. Будто ждёт, пока я всё объясню.

            Только вот что мне объяснять, если я совсем ничего не делала? И вообще ещё не до конца осознаю происходящее.

— Чёрт, пожалуйста, просто скажи, что ты случайно проболталась кому-то, — он снова запускает пальцы в свои волосы, а голос сквозит надломленным отчаяньем. — Я готов поверить всему, лишь бы не признавать, что ты могла сделать это.

— Глеб, я никогда никому не рассказывала, — от отчаяния закрываю лицо ладонями.

            Мы не кричим друг на друга, но от этого как-то тяжелее. Лучше бы он орал, чем приходилось видеть эту боль в его глазах.

            Я слышу, как отодвигается его стул, отчего моё сердце начинает рвано колотить грудную клетку.

— Прости, если обидел тебя чем-то, сподвигнув на этот поступок, — он остановился напротив меня, но из-за разных душивших мыслей, я даже не смогла поднять на него взгляда. — Если ты когда-нибудь захочешь объяснить, я выслушаю, честно. А пока прости.