Теперь, как из окна, смотрю из глаз.
Ветшает дом, и за дверями осень.
На голубом виске алеет проседь,
и небосклон проглатывает мгла.
С той стороны, кто шепчется во тьме?
Кому лампады звезд так ясно светят?
Она одна за всех за нас в ответе,
прекрасная, сияющая смерть.
Так вот, смотри, как в зеркале, средь черт,
печалями покрытых, словно пылью,
с забытым чувством расправляет крылья
не бабочка еще, уже не червь.
Плохие стихи
На смешных молоденьких хипстеров,
на наивных летних девчонок в парке Горького,
на нелепых, нескладных игроков в твистер,
на замерзших купальщиков, выходящих из моря,
на работяг и планктон из пригородов,
обреченно дремлющих в утренней электричке,
на студентов, прожигающих жизнь на игры,
на уездную, потасканную Беатриче,
на подвыпивших, заблудших ночных прохожих,
на всех нас, продрогших, кутающихся в закат.
Вот на кого плохие стихи похожи,
нелюбимые дети любимого языка.
* * *
В окно ползет луна,
за ней крадутся сны,
но где сейчас она
не спросишь у луны.
Любимая моя,
как маленькая точка
на сферах, оболочках,
на круге бытия.
Не заданы осями,
не пойманы судьбой,
мы разными стезями
расходимся с тобой.
Да, ты бываешь нежной.
Мы делим хлеб и кров,
но силой центробежной
нас разделяет вновь.
Наверно, я не в центре
твоей любви, а ты —
надеешься и видишь
свет не моей звезды.
Ну что ж, я позабочусь
о том в своих стихах,
чтоб ты меня любила
в них и вослед – в веках.
Листок
Листок, промокший, на моем окне —
ему, должно быть, очень одиноко,
но все-таки не более чем мне
смотреть устало сквозь решетки стекол
на серый город, землю в мягких лапах
дождей, туманов, сквозняков, степей.
Размеренно вдыхать холодный запах…
Бог мой, как тяжело стерпеть
здесь на земле, когда седое небо
волнуется, как осенью вода,
и тучи медленно ползут, и следом
за ними, кажется, опять идет беда.
Рождественское
Забудь о том, что ждет тебя в ночи,
в холодной полночи, в которой хоть кричи,
никто-никто не пошевелит пальцем,
присядь к огню рождественским страдальцем.
Идущий за звездой по замершей пустыне,
присядь к огню – пусть голова остынет
от ожиданья будущего счастья.
Теперь все будет только лишь отчасти:
друг ждет предательства, враги – участья,
и даже в смерти кроется причастье…
Припомни мир, где было все вполне —
И в смерти – смерть, и истина – в вине.
Тот мир раздвоился, теперь всего вдвойне —
тебе надежды и печали мне.
Греясь у костра
Что в тихом голосе твоем?
Отвергнутая звуком вечность.
Как много в том, что мы умрем,
что страсть рождается в конечном.
Промчимся искрою живой
от огненных истоков наших —
горячей раной ножевой
сквозь ночь, – и мрак отбросим дальше.
Я расправляю над огнем
озябшие худые плечи
и не боюсь, что мы умрем,
ведь страсть рождается в конечном.
Летняя ночь
Походка быстрая легка.
Многооконные дома
с горящими очами
бегут, бегут издалека
июльскими ночами.
Огней стремительных не счесть,
неисследим их бег.
Наш мир, как есть, благая весть
в устах из века в век.
И потому спеши, спеши.
Чуть ночь, ко мне лети.
Пусть острокрылые стрижи
узнают все пути,
а нам узнать, зачем свеча
танцует в зеркалах,
зачем рука так горяча,
зачем огонь в глазах…
Лети!
Чуть ночь, ко мне спеши.
Мелькай, мелькай плечами.
Как радостно и сладко жить
июльскими ночами!
Ли Бо
По легенде китайский поэт Ли Бо утонул, пытаясь поймать отражение Луны в реке. Ду – это друг Ли Бо – тоже поэт – Ду Фу, а «ши» – это древняя форма китайской поэзии.
Сколь призрачна печаль.
Луна, и ночь светла.
В ней вычерчен причал
и лодка на волнах.
На берегу один,
покинут и забыт, —
старик:
свет от его седин
сгущается над ним.
Пруд черен и глубок.
И одинок Ли Бо.
Как перст, как мир,