Четверо преторианцев выступали с достоинством цезарей, щеголяя новенькой формой – на каждом были короткая алая туника с золотым позументом и лиловый плащ. Крепкие ноги были обуты в красные калиги, а головы гордо несли блестящие шлемы с роскошными плюмажами из страусиных перьев. Мускулистые руки небрежно придерживали мечи в ножнах на перевязях. Двое выбивались из строя – Сергия отличали серебряные поножи, полагавшиеся кентуриону по званию, а невысокий Эдикус шагал чуть впереди, чтобы не так бросалась разница в росте.

– Куда пойдем? – спросил он нетерпеливо. – Может, на Форум махнем? Потусуемся?

– А что мы там забыли, на Форуме? – пробурчал Гефестай.

– Ладно, – быстро согласился Чанба. – Твои предложения?

– Лично я, – потер живот Гефестай, – завалился бы сейчас в приличную харчевенку! Что-то есть охота.

– Можно подумать, – фыркнул Эдик, – эта охота у тебя хоть раз в жизни пропадала! Как просыпаешься, так она и приходит. Даже ночью встаешь пожевать!

– Природа, – измолвил сын Ярная назидательно, гулко похлопав себя по животу, – не терпит пустоты.

– Мне кажется, что в данном случае Гефестай прав, – неожиданно поддержал друга Искандер, – хорошая трапеза нам не повредила бы. Заодно отметим праздничную дату!

– Какую? – удивился Сергий.

– Вторую годовщину нашего пребывания в этом времени! – торжественно провозгласил Тиндарид.

– Что, точно? – вытаращился Эдик и сразу нахмурился: – Ты что? Сейчас октябрь, а мы сюда в ноябре перешли!

– Не, – замотал головой Гефестай, – это в две тыщи шестом был ноябрь, а мы, когда переместились, в апрель попали. Ну и считай – сто семнадцатый, сто восемнадцатый… и еще пять, ну, почти шесть месяцев. Тоже мне, арифме-етик!

Искандер улыбнулся.

– Стоит ли пересчитывать календарные дни? – мягко сказал он. – Было бы вино, а повод найдется…

– В самом деле! – воскликнул Гефестай. – Вперед, луканская копченая колбаса ждет нас!

– И омар с горной спаржей, – потер руки Эдик.

– И мурена из Сицилийского пролива. – облизнулся Тиндарид.

– И опианский фалерн, – подхватил кентурион-гастат, – столетней выдержки!

Хохоча и переговариваясь, четверка двинулась по улице Патрициев, высматривая подходящее заведение. Долго искать не пришлось – возле Септизодия, семиэтажной высотки Рима, обнаружилась таверна «У Ларсинии». Что уж там за Ларсиния такая, друзья выяснять не стали, но таверна им приглянулась. За темным вестибулом[9] их ждал обширный зал триклиния,[10] разделенный на две половины – одна пониже, другая повыше. Повыше стояли столики-трапедзы и ложа-клинэ, а пониже – нормальные столы и скамьи.

Четверо преторианцев сразу сдвинули пару столиков и расселись вокруг.

– А мне наше время снится иногда, – признался Роксолан, расстегивая ремешок, стягивавший нащечники, и снимая шлем. – Только подсознание все путает. Вижу сон, будто я в Москве, а вокруг ни одной машины, все на конях, все в тогах. Я иду, иду, спускаюсь в метро, а на станции темно, как в храме египетском, только фары метропоезда светятся… К чему бы это?

– К новому походу, – авторитетно сказал Эдик. – Примета такая – если приснилось метро, жди секретной операции.

Тут подошел сам ресторатор и неуверенно поклонился.

– Я извиняюсь, – обернулся к нему Чанба, – вы еще спите или мы уже обедаем?

– Чего изволят господа преторианцы? – прогнулся держатель таверны.

Друзья заказывали по очереди. Ресторатор едва поспевал ставить закорючки на вощеных дощечках-церах, бросая на посетителей косые взгляды. Сергий уловил его настроение и выложил на стол пару денариев – жалованье преторианца позволяло не отказывать себе в маленьких удовольствиях. Хозяин и деньги моментально испарились, зато из кухни повалили рабы с подносами. Они уставили оба стола и удалились. Последним явился раб-виночерпий, он притащил фалернское в глиняных бутылках с узкими горлышками и топор. Разрубив пошире устья, запечатанные гипсом, раб опорожнил сосуд в широкий кратер, похожий на серебряный тазик, смешал вино с водою по эллинскому обычаю и разлил по чашам.