А.Ф. Ештокин внес от имени бюро обкома кандидатуру Чурпиты. Я как ведущий сказал буквально следующее: «Ну что, товарищи, думаю, других кандидатур нет и быть не может». Чем вызвал дружный хохот товарищей, умудренных в тонкостях демократического централизма. Как это так – нет других? А демократия? Меня почему-то это разозлило, и я стал с неприличной настойчивостью требовать других кандидатур. Конечно, их не оказалось. Единогласно проголосовали за единственную.

А.Ф. Ештокин сказал мне, посмеиваясь, когда мы с Чурпитой провожали его с пленума: «Ты правильно уловил, что «других быть не может», но говорить об этом не принято».

Я и сам довольно скоро понял это своеобразие партийной демократии. Механизм был отточен до совершенства. До мелочей была отработана и партийная субординация, а попросту говоря, чинопочитание. Природу этого я объяснял необходимостью постоянного самоутверждения, укрепления авторитета. Хотя едва ли авторитет политбюро повышался, когда на любом собрании кто-то обязательно вносил предложение: «Избрать почетный президиум нашего собрания в составе ленинского политбюро… во главе с…» После этого все должны были встать и долго аплодировать. Помню, как и сам много раз это делал и, стоя в президиуме, глядя в зал, очень хорошо ощущал настроения людей: «Какой ерундой, товарищи, вы занимаетесь».

А демонстрации трудящихся! Это в Москве ходили по спискам, а лозунги, «ура» и рев толпы записывали на пленку… В маленьком городе все естественней. Ты стоишь на трибуне. Рядом разношерстные «массы». Хорошие и разные люди. Они с любопытством смотрят на «отцов города», иногда показывают пальцами: «Смотри, смотри, вон тот, в шляпе…» Ты должен кричать утвержденные ЦК КПСС лозунги к очередной годовщине Октября. Что-нибудь вроде: «Рабочие и колхозники! Боритесь за всестороннее совершенствование социалистического производства, основу повышения благосостояния трудящихся! Ура, товарищи!!» А товарищи молчат или, того хуже, что-нибудь крикнут. Впечатление не из приятных. Контакта с массами нет. Я нашел выход из этого тяжелого положения. Надо смотреть, кто приближается к трибуне. И вовремя «передать октябрьский привет», допустим, коллективу автоколонны № 31. «Ура» будет громовым. И сразу, не давая пропасть энтузиазму, выдать какой-нибудь призыв ЦК КПСС. Ответ по инерции гарантирован.

Позже, когда демонстрации стали стихийными, партия показала свою полную неспособность взять под контроль, возглавить их. Лозунг: «Народ и партия едины» – оказался иллюзией. Сейчас, правда, уже «демократы» боятся демонстраций, а нынешние коммунисты нашли свое место в митинговой стихии.

Удивительно было, что партийный ритуал соблюдался и тогда, когда мы – «функционеры» – оставались наедине с собой и своим «первым». У многих тошноту вызывали эти обязательные встречи, проводы, сопровождения, прогулки, тосты, посиделки. Но «этикет», «субординация» соблюдались свято. На кого жаловаться? Старайся быть самим собой. Я чувствовал низость этого своего приспособленчества и позже вернул себе минимум самоуважения подчеркнутой самостоятельностью, независимостью, резкими, малоуместными репликами и остротами.

Высокопоставленные партийные чиновники грешны были еще и в том, что, призывая к равенству, создавали для себя особые условия жизни. Это давно известно. Известно сейчас. И хотя это скрывали, было известно и в советское время. Везде, конечно, был свой уровень. Райком – одно, ЦК – другое. О членах политбюро и говорить нечего. Там коммунизм при помощи «девятки» КГБ был построен основательно. Лично я тоже на каждом уровне пользовался этими «конфиденциальными» распределителями дефицита товаров народного потребления, но не скрывал этого. Сегодня смешно об этом говорить. Демократическая власть, «ликвидировав привилегии» коммунистов, старается о них не вспоминать. Ибо сравнение будет далеко не в пользу «реформаторов».