– Вы знали об их существовании? Вы слышали об их силах? Вы были с ними знакомы?

– Ну! Мне кое-что известно обо всех американских тайнах, – сказал он со смехом. – Это входит в мои обязанности! Если я хочу сохранить и спасти своих близких на этой дикой земле, я просто должен знать тайны Америки… Ее настоящие тайны.

То, о чем они говорили, нельзя было назвать признаниями. Но слова сближали их, и совместно пережитая трагедия побуждала их обнажить друг перед другом те мысли, которые раньше они друг другу не открывали.

Их увлекало внезапное воодушевление, прояснявшее ум и раскрепощавшее душу, подобно хмельному напитку, который на короткое время преображал в их глазах окружающий мир.

Анжелика, безусловно, переживала.

Она хотела узнать, о чем именно говорила в бреду, но еще больше боялась понять смысл пережитого.

«Если перед кем-нибудь проносится вся его жизнь, – думала она, – то это происходит для того, чтобы можно было либо избавиться от нее, стереть из памяти, либо понять, что она была не настолько важна, как казалось. Подобно закрывающему яркий свет куску бумаги».

Ибо то, что она вновь пережила: Алжир, охваченный пламенем замок, повитуха у ее изголовья, обращающаяся к ней со словами «Поверьте мне, дамочка», – все это не имело никакого значения и мучило ее лишь по причине отсутствия Жоффрея и вновь возникшего страха, что она потеряла его навсегда. Остальное давно уже изгладилось из памяти, поскольку вычеркнуто, забыто то, что уже не причиняет нам страданий.

Не привиделось ли ей все это, чтобы она поняла, что нельзя дважды войти в одну реку?

– Мне знакомы такого рода «путешествия», – сказал он. – Мне тоже доводилось совершать их во время пыток, когда боль, причиняемая палачом, становилась невыносимой, или когда я был под воздействием учения какого-нибудь восточного мистика, что куда интереснее.

О своей прогулке в образе призрака она предпочитала не говорить вовсе, даже с ним. Между тем она часто вспоминала о ней, поскольку этот опыт не был лишен определенного интереса. Ей случалось, например, глядя в угол между потолком и стенами, с удивлением обнаружить там лишь балки перекрытия, а не галерею с балюстрадой, откуда с высоты она обозревала всю комнату, мебель, обезумевших людей, младенцев в люльке и женщину в кровати. В конце концов она стала догадываться, что этой неподвижно лежащей женщиной была она сама.

Среди многочисленных служанок в доме была одна на редкость надоедливая пухленькая девица, чересчур дерзкая и неприятная. Явно для того, чтобы понравиться хозяйке, миссис Кранмер, она постоянно поносила папистов, приезжих, с демонстративным отвращением входила в спальню, оскверненную присутствием такого количества порочных существ, греховность помыслов которых казалась еще более невыносимой, чем греховность их тел, все ведь прекрасно знали, что они там делают с наступлением ночи. Боже упаси, да никогда она, несмотря на такое вынужденное соседство, не последует их примеру!

– А у вас такие белые, округлые и изящные бедра, – сказала ей Анжелика. Вместе с силами к ней возвращалась и ее обычная язвительность.

К счастью для бедняжки, в комнате находились лишь две квакерши и Северина. Поэтому Анжелика продолжала:

– И дождливыми ночами вы отнюдь не лишаете себя удовольствия услаждать ими Гарри Бойда.

Девица сильно побледнела и, едва не потеряв сознание, закативши глаза, выронила из рук чашку и залепетала:

– Кто? Кто вам сказал?

– Никто! Я вас видела!

Беззвучно открывая рот, как вытащенная из воды рыба, совершенно потерянная девица с трудом произнесла: