– Не понимаю, – говорила она, – почему церковный совет до сих пор не выслал их из города! Что это вы так на меня смотрите?

– Мадам, а что, в Лондоне у леди теперь модно носить только одну серьгу?

Миссис Кранмер живо коснулась рукой мочки уха:

– О God! Я позабыла надеть вторую. О чем я вообще думаю. Меня беспокоят сто раз на дню, даже во время утреннего туалета. Только бы она не затерялась!

И она с причитаниями выбежала из спальни.

Анжелика корила себя за несдержанность. Она упрекала себя в том, что была куда восприимчивее к деталям одежды, чем к словам собеседника. Но пока что такой интерес помогал ей участвовать в жизни, тогда как сказанное в ее присутствии она почти тотчас же забывала. В голове у нее вертелись вопросы, которые она не решалась задавать, боясь, как бы не подумали, что ее вновь залихорадило. Например, она все думала, куда пропали ангелы с длинными светлыми волосами; их отсутствие печалило ее. Ведь не могли же они ей присниться! Уж в этом она была уверена: они приходили, раз ее дети живы.

Она неожиданно узнала их по красной букве А, вышитой на корсаже, когда две женщины в белых чепцах, наводившие такой страх на миссис Кранмер, наклонились к ней с ангельскими улыбками, чтобы поухаживать за ней и поправить простыни.

– Где же ваши волосы? – воскликнула она.

– Под чепцами, – ответили они со смехом. – Миссис Кранмер была очень возмущена, но мы уже легли спать, когда за нами пришли, чтобы спасти ребенка. Мы только и успели, что накинуть наши обычные платья, и, простоволосые, последовали за ним. Все эти два дня мы не отходили ни от вашей постели, ни от колыбели младенцев.

– Кто же за вами пришел?

– Черный Человек!

У Анжелики вновь помутнело перед глазами… Черный Человек! Иезуит! Опять этот таинственный образ из предсказания! Затем она вспомнила, что они находились в Новой Англии, и если в Новой Франции новообращенные индейцы часто называли членов Общества Иисуса Черными Сутанами, то было маловероятно, во-первых, чтобы он появился в окрестностях Салема, где к иезуитам относились хуже, чем к выходцам из преисподней, а во-вторых, пуритане могли назвать Черным Человеком и самого дьявола. На это намекнул ей Шаплей в лесу в тот раз, когда она впервые встретила его в его вечной остроконечной шляпе. И само собой возникало подозрение, что это суеверие, накрепко засевшее в умах и подтвержденное всяческими цитатами богословов, возникло из того страха, который испытывали первые иммигранты, заброшенные на враждебный и незнакомый берег, поросший диким и бескрайним лесом, кишащим такими же дикими зверями и язычниками и начинавшимся в двух шагах от их жилищ. Этих поселенцев можно было понять.

Ибо враждебнее моря мрака, которое они смогли преодолеть, был для них лес, противопоставлявший их упорству первопоселенцев, желающих обрабатывать землю-кормилицу, сплоченные ряды деревьев, что уступали малую часть возделываемой земли лишь ценою неимоверных усилий. Лес, конечно, отступал, унося с собой своих бесов, но все же он был безграничным. Итак, считалось, что Черный Человек скрывался в этом диком лесу, собирая под своей властью подчинившихся ему язычников. Стоило только одинокому страннику, приплывшему из Старого Света, оказаться на его пути, как черное привидение протягивало ему толстую тяжелую книгу с ржавой застежкой и металлическую ручку с пером.

– Напиши свое имя, – говорил сатана.

– Чернил ведь нет!

– Кровью.

– А если я откажусь?

Тогда дьявол ухмылялся, обнажал грудь своего собеседника и запечатлевал на ней колдовским способом красную отметину. А потом приказывал: