Увидев дородного мужчину в мантии, Жиль оробел. Каждая чёрточка лица одного из знаменитейших богословов Сорбонны – и круглые полные щёки, и нос горбинкой, и благородная седина аккуратно подстриженной бороды и густых бровей, и тяжёлый подбородок, и пронзительный взгляд карих глаз – всё выражало невероятную учёность. И власть, которую даёт знание явное и знание тайное. Поэтому, когда Гильом грозно спросил, почему какой-то студиоз его отвлекает от работы, Жиль ответил не сразу. Да и потом всё время запинался, объясняя, что он привёз письмо от отца Аббона и книги. Взгляд каноника после имени наставника Жиля сразу же потеплел. Получив в руки пергаментный свиток, профессор погрузился в чтение. Потом внезапно обратился к парню на латыни:

– Вот, значит, как… Ты его последний ученик. Расскажи, как и что усвоил?

Латынь сразу же напомнила уроки наставника, он вот также внезапно любил переходить на один из языков просвещённого мира. Экзамен шёл долго, но когда закончился, Гилберт де Шампо довольно почесал подбородок и произнёс:

– Неплохо, неплохо. Я всегда восхищался отцом Аббоном, как у него получалось сначала находить таланты, а потом их огранить. Итак, чего бы ты хотел добиться в Париже?

– Господин, я хотел бы получить степень магистра свободных искусств. А затем посвятить себя богословию или юриспруденции.

– Достойное желание, молодой человек. В знак признательности к старому другу я не стану брать с тебя плату. Жду через три дня на лекции. А пока – свободен, – профессор махнул рукой в знак того, что встреча завершена.

По лестнице во двор Жиль бежал так, словно за спиной у него выросли крылья. К весне, может, к лету он получит степень магистра! А дальше – в словах почтенного Гильома явственно прозвучал намёк на помощь в поступлении на один из Старших факультетов. Выпускников же Сорбонны привечали и в Риме, и в Константинополе, и среди русов.

Выбежав во двор, Жиль чуть не столкнулся с кучкой парней. Студенты считались вне сословий, поэтому ни по гербу, ни по «благородным» цветам в одежде нельзя было определить, предводители из зажиточных буржуа или из дворян. Но деньги у них явно водились. Словно подтверждая мысли, самый старший заговорил: мол, уже известно, что у профессора Гильома новый ученик. И не зря от небес заповедано устройство мира, где сеньор предоставляет защиту слабейшему за плату. Так пусть и новичок получит помощь… На несколько мгновений Жиль задумался. Всё-таки совет и заступничество в огромном чужом городе лишними не будут. Но почти сразу гордость взяла верх. Их деревня всегда была вольным аллодом, сумела купить Хартию. И переходить, пусть неофициально, в статус крепостного-виллана Жиль не собирался.

Сомнения истолковали по-своему. Рядом тут же встал ещё один десяток парней, одетых попроще и победнее – примерно как Жиль. И второй предводитель громко сказал:

– Верно! Пансионариям только позволь, сразу весь университет в кабалу затащат. Нечего трогать «стрижей». А ты, парень, давай с нами! И как положено, новый товарищ устраивает пирушку для остальных «стрижей», отметить вступление в цех студентов!

Предводитель «пансионариев» с неприязнью посмотрел на конкурента, тот ответил ему тем же, завязалась перепалка. Жиль на несколько мгновений потерял дар речи. Ну и порядки! Не один, так другой так и норовит обчистить чужой кошель, едва успеешь ступить на порог Университета. В душе закипело желание дать хлёсткий отпор. Припомнив рассказы Пьера, Жиль спокойно и с ноткой превосходства ответил:

– С каких это пор ваганты кому-то служат или платят за вступление?