А я пока посижу, переведу дух. Неплохо было бы и пожить дней несколько, но как теперь быть с тем, что Егорушка (пока я сбиваюсь на более привычное имя) может быть где-то рядом? Как-то неловко заваливаться вот так, незванной-нежданной.

«Он тут р-редко бывает, – отзывается кот. – Подготовил себе уголок в своём мир-реу, чтобы было куда уйти, если устанет от людей. Привык к тишине… Последние дни службы отбываует; скор-роу, совсем скор-роу явится, чер-рез неделю-др-ругую… Но ты живи здесь, сколько хочешь, – добавляет важно. – Он будет р-рад».

Через неделю-другую? Что ж, не так плохо. Нескольких дней на то, чтобы придти в себя и обдумать, как жить дальше, у меня есть.

Ох ты ж, ёлки зелёные.

Через неделю-другую, значит, вернётся Георг, старший брат дорогого дона, очень дорогого дона… И что тогда? Устоит ли семейство Торресов от такой череды потрясений? Что их ждёт: катаклизм, борьба за власть или долгожданное воссоединение Семьи? Отчего-то кажется, что не станет бывший Егорушка, удивительной сердечной доброты человек, каким я его помню, развязывать междоусобицу. Да и прочие его ипостаси вредностью не страдали... Как его называли и Мага, и Симеон? «Светлый»… Выходит, каким-то образом Георг дель Торрес да Гама сменил окрас магии, а вместе с ним, скорее всего, и сущность? Либо же установки иные, нежели у брата, были заложены в нём изначально?

Стоп, говорю себе. Стоп. Не сейчас. Бедной моей голове нужны пауза, пирожок и молочкоу. Именно в такой последовательности. И сон. Много-много снов, пустейших, безобидных, и чтоб ни малейших намёков на интриги и вселенское зло.

– Спасибо, Тим. Ты настоящий друг.

С этими словами я, наконец, подсаживаюсь к столу.

***

«Хочешь сказку?»– мурлычет он.

Тарахтит, как настоящий домашний котяра, с той лишь разницей, что залёг не у меня на коленках, он там не уместился бы, а в кресле рядом с моей кроватью. Потолок в небольшой спаленке, которую мне предложили, скошен и уходит углом вверх, по крыше стучит дождь, но на обустроенном уютном чердаке сухо, тепло, покойно… Да, именно так, по-старинному, от слова «покой». Ровно, не чадя, не прыгая, светит огонёк масляной лампы, оставленной на столе возле круглого оконца. От одной из подушек исходит слабый аромат мелиссы и лаванды.

– Расскажи, – сонно отзываюсь я. – Погоди, дай спрошу, пока помню: что это вообще за место? Это Гайя или какой-то другой мир? В Тардисбурге сейчас зима, в Террасе – осень; пусть южная, поздняя, но осень. А здесь, похоже, всё ещё лето. Как так?

«Маленькая долинау в гор-рах… – охотно поясняет Тим-Тим. – Южнее Терраса. Гор-ры со всех стор-рон, кольцоум. Горячее озероу и ключи. Нет холодных ветр-ров – гор-ры не пускают. Оттого и лето».

– А в долине есть люди?

«Малоу. Тут… вр-роде как заповедник. Разные водятся. Единор-роги, луговые феи, дриады… Несколько домоув, таких, как мой, поставили себе люди и маги на покое. Далеко др-руг от др-руга, не мешают. Уважают одиночествоу».

– Это хорошо.

Не удержавшись, зеваю. Шум дождя, выпитое горячее молоко с мёдом, тёплая постель – всё располагает к долгожданному сну. Да ещё и…

Фыркнув от удовольствия, да просто от хорошего настроения, напоминаю:

– Ты обещал сказку? Это не шуточки?

Явно довольный, котяра потягивается, прогнувшись, выпускает и впускает когти и вдруг ловко вспрыгивает на спинку кресла. Как оно не опрокидывается – не знаю; вероятно, основание специально утяжелено, чтобы не кувыркалось, когда вот такая тушка громоздится на самую верхотуру. Раскрыв пасть, Тим-Тим выдыхает туманное облако – и вот уже отодвигаются ситцевые занавески в цветочек.