Фрэнку навсегда запомнился один вечер. Близился к концу первый семестр. Италия вторглась в Абиссинию, и пакт между Британией и Францией, позволивший Италии аннексировать большую часть этой африканской страны, вызвал яростное сопротивление. Фрэнк и Дэвид сидели у себя и обсуждали ситуацию с лучшим другом Дэвида, Джеффом Драксом.

– Очевидно, что Италия выиграла войну, – сказал Джефф. – Мне бы хотелось, чтобы исход был другим, но лучше признать случившееся и прекратить боевые действия.

– Но это означает конец Лиги Наций. – В голосе Дэвида, всегда спокойном, слышалось непривычное волнение. – Получается, что теперь любая страна вправе начать агрессию.

– С Лигой Наций уже покончено. Она не помешала Японии вторгнуться в Манчжурию.

– Тем больше причин стоять на своем.

В шестом классе Фрэнк ходил в кино и видел, что происходит в Европе: зловещий Сталин, наглые диктаторы Гитлер и Муссолини. Сюжеты о том, как скалящиеся коричневорубашечники бьют окна в еврейских магазинах, а их владельцы прячутся внутри, пробуждали в нем невольную симпатию к жертвам. Он начал следить за новостями.

– Если такое спустят с рук Муссолини, это подзадорит Гитлера, – заявил Фрэнк. – Он уже восстановил всеобщую воинскую повинность и, по словам Черчилля, создает военно-воздушные силы. Гитлер собирается снова начать войну в Европе, и одному Богу ведомо, что он тогда сделает с евреями.

Фрэнк заметил, что он говорит страстно, даже с напором. И резко оборвал себя. Взгляд Дэвида был направлен на него, и до Фрэнка дошло, что впервые, насколько ему удавалось вспомнить, кого-то всерьез интересует его мнение. Джефф тоже слушал его внимательно, хотя и сказал:

– Если Черчилль прав и Гитлер представляет опасность, тем больше причин постараться наладить дружбу с Муссолини.

– Гитлер и Муссолини – одного поля ягоды, – возразил Фрэнк. – Рано или поздно они стакнутся.

– Да, так и будет, – подтвердил Дэвид. – И ты прав: что станет тогда с евреями?

Кто-то вошел в «тихую палату», прервав раздумья Фрэнка. Бен пристально смотрел на него:

– Вы в порядке? Выглядите страшно усталым.

– Со мной все хорошо.

«Ему-то какое дело?» – снова подумал Фрэнк. Потом ему вспомнились ужасные мысли о самоубийстве, посетившие его недавно, Уилсон и шоковая терапия. Он понял, что существует лишь один доступный ему выход, и глубоко вздохнул.

– Я вот поразмыслил… Видимо, я должен связаться с моим другом Дэвидом, которого знал по университету.

– Отлично. – Бен быстро кивнул в знак согласия. – Можете позвонить в выходные, когда я буду на сестринском посту. Больше никому из персонала нэй говорите – вы ведь нэй хотите, чтобы Уилсон об этом пронюхал?

Фрэнк опять подумал о том, как трудно будет объяснить Дэвиду, где он оказался. Общаясь с ним и его друзьями в университете, он по временам казался сам себе почти нормальным, как все другие люди. Но это чувство давно прошло.

Бен вскинул брови и вопросительно склонил голову.

– Заметано? – спросил он.

– По рукам, – ответил Фрэнк. И улыбнулся, на этот раз искренне.

Сара вернулась с пятничного собрания в шестом часу. Проходя мимо скверика со старым бомбоубежищем, она часто думала: «Слава богу, что нам не пришлось там укрываться». Но теперь ей закралась в голову мысль: могла ли война в 1940 году принести им что-нибудь хуже всего происходящего? И помотала головой, не находя ответа.

На коврике перед дверью лежала записка, нацарапанная от руки. Это была смета от строителей, которых она просила прийти и переклеить обои на лестничной площадке. Сара тяжело опустилась в кресло, держа записку в руке. Она думала про мальчишек, избитых у метро, всех в крови. Жаль, что у ее отца нет телефона, – несмотря на дороговизну, она позвонила бы ему в Клактон. Можно позвонить Айрин, но известно, что скажет сестра: законы должны исполняться, пусть даже вспомогательная полиция иногда перегибает палку.