Итак, несколько недель спустя, сразу после своего одиннадцатого дня рождения, Фрэнк отправился в школу. Помогая хозяйке собирать вещи сына, Лиззи чуть не плакала. Сидя в поезде на Эдинбург, Фрэнк размышлял, что, может, оно все к лучшему. Но вскоре обнаружил, что ошибся: миссис Бейкер и впрямь наслала на него целую орду ужасных духов.

В больнице серьезно относились к упражнениям. Если позволяло самочувствие, пациенты каждый день в течение часа упражнялись на прогулочных площадках. То были просторные дворы в центре больничного комплекса, с крытыми дорожками у стен. Целый час пациенты беспрестанно ходили по кругу, а дежурные медработники подгоняли лентяев, чтобы те не отставали. Некоторым больным разрешали прогуливаться по двору в одиночестве, не заходя за знаки «Граница территории», но Фрэнк не принадлежал к их числу.

Заняв свое любимое кресло в «тихой палате», Фрэнк глядел в окно. В комнате был еще один пациент, крупный мужчина в годах, по фамилии Мартиндейл, который верил, будто коммунисты и евреи направляют ему в голову лучи с посланиями; обычно он сидел, закрыв ладонями уши и бормоча что-нибудь в расчете заглушить передачу. В лечебнице он провел много лет, а до того был рабочим на заводе. Фрэнк знал, что Мартиндейл злится, когда его беспокоят, но совершенно безобиден, если его не трогают.

Заканчивалось утро, подходило время упражнений. Фрэнк услышал, как за спиной у него открылась дверь и кто-то вошел, по-военному чеканя шаг. В этот день дежурил не Бен, а Сэм, бывший солдат, – средних лет, в аккуратной отутюженной форме. Санитар обогнул кресло.

– Опять ты тут прячешься, Фрэнк, – сказал он с отчетливым бирмингемским выговором. – Выходи, пора на прогулку. Не зевай.

Фрэнк неохотно встал. Сэм повернулся к Мартиндейлу:

– Ты тоже выходи.

Мистер Мартиндейл жалобно посмотрел на Сэма.

– Прошу вас, мне нехорошо сегодня. Голоса громкие. Не трогайте меня.

– Мы тебе дадим попозже лишнюю таблетку, – пообещал Сэм. – Но упражнения обязательны. Марш, марш!

Пациенты принялись описывать круги по двору. Пару дней назад Фрэнка подстригли. Это входило в обязанности санитаров, и дежуривший в тот день отнесся к делу халатно: постриг спутанную каштановую шевелюру Фрэнка почти по-армейски, оставив лишь пушок. Теперь Фрэнк ощущал кожей холодный сырой воздух. Такой бездумный подход всегда напоминал ему о Стрэнгмене, а заодно и о том, кем он отныне являлся, – пациентом клиники для душевнобольных. Его обуревало желание как можно скорее вернуться в «тихую палату».

Он шел рядом с Мартиндейлом, который бормотал что-то про себя и спотыкался, зажимая ладонями уши.

– Мартиндейл! – раздраженно рявкнул Сэм. – Опусти руки! Упадешь ведь, если под ноги смотреть не будешь!

Другой санитар, молодой человек, недавно поступивший на работу, с опаской посмотрел на Сэма, но тот, желая показать, кто здесь главный, рявкнул снова:

– Мартиндейл! Руки опусти!

Фрэнк заметил, как изменился взгляд Мартиндейла. Прежде глаза его были опущены, но теперь они смотрели на Сэма, и в них было что-то дикое. Он взглянул на Фрэнка, и тот в испуге шарахнулся. Бывший рабочий снова посмотрел на санитаров, стоящих на лужайке в центре прогулочного двора, а затем бросился к ним, неожиданно быстро и энергично.

– Ты, долбаный ублюдок! – крикнул он Сэму. – Какого хрена ты ко мне привязался?

Мартиндейл, размахивая кулаками, обрушился на них, но ему подвернулся не Сэм, а новый помощник. Фрэнк видел, как из носа у молодого человека брызнула кровь. Колпак слетел с головы, и санитар врезался в стену. Сэм сунул в рот свисток и издал долгую трель. Фрэнк стоял, окаменев, и смотрел, как Сэм сражается с Мартиндейлом, стараясь заломить ему руки за спину. Другие тоже смотрели: кто-то наблюдал, пара человек хохотали, а один юноша принялся прыгать и рыдать.