И они отправились на концерт, а после него зашли перекусить в «Британский уголок». Кэрол спросила:

– А ваша жена любит музыку?

– Сара редко выходит в последнее время. – Дэвид смутился. – Мы потеряли маленького сынишку в начале этого года. Несчастный случай в доме.

– Ой, нет. – Она выглядела искренне огорченной. – Мои соболезнования.

Дэвид не ответил, ему вдруг стало не по себе. Кэрол осторожно коснулась руки Дэвида. Тот резко отдернул ее, и женщина слегка покраснела.

– Простите, – сказал он.

– Я понимаю.

– Хорошо, когда в обед можно отвлечься, заняться чем-то другим.

– Да. Да, конечно.

Потом были новые концерты, новые походы в закусочную. Кэрол рассказала ему о проблемах с матерью. А сидя рядом с ним на концерте, старалась делать так, чтобы их тела соприкасались. Дэвид ненавидел себя за то, как поступает с ней. Но его связи с Сопротивлением крепли, как и он сам. В Сохо он узнавал то, о чем молчала пропаганда в прессе и на Би-би-си: о забастовках и стычках в Шотландии и на севере Англии, о хаосе в Индии, о бесконечной жестокости войны, которую вела Германия в России. Он видел, что чернорубашечники на улицах ведут себя все наглее, а отмеченные желтой звездой евреи жмутся в сторонку, потупив взгляд.

Ключ удалось увидеть только в январе. Наблюдая за Кэрол, Дэвид подметил, что на работе она хранит его в сумочке, а перед выходом всегда сдает вахтеру. Во время последнего концерта Дэвид обратил внимание, что Кэрол выглядит слегка рассеянной. За обедом она призналась, что мать стала совершенно невыносимой и обвинила дочь в краже денег из ее кошелька, хотя это чепуха, ведь обе живут на зарплату Кэрол. Женщина опасалась, что у матери начинается старческое слабоумие.

Дэвид придумал, как воспользоваться случаем. На следующей неделе он предложил посетить еще один концерт, на Смит-сквер. Кэрол с восторгом согласилась. Он сказал, что купит билеты по пути домой. В день концерта Дэвид принес документы в канцелярию и подошел к столу Кэрол. Та расшивала одну из секретных папок на две части, кропотливо перекладывая бумаги из одной в другую. Как обычно, Дэвид тщательно избегал смотреть на них – при всей своей симпатии к нему, Кэрол была отлично вышколена и непременно уловила бы его интерес.

– Ну, идем на концерт? – спросил он.

– Да, это будет здорово.

Дэвид заметил блеск в ее глазах.

– Какие там места?

Она недоумевающе улыбнулась:

– Так билеты же у вас.

– Нет-нет. Я отдал их вам.

Кэрол воззрилась на него:

– Когда?

– Вчера. Я уверен.

Она аккуратно закрыла папки, взяла сумочку и, как и надеялся Дэвид, открыла ее, поставив на стол. Затем достала из нее кошелек, наклонила голову, и стала рыться в его отделениях. Сумочка стояла открытой. Дэвид быстро огляделся: на них никто не смотрел – их дружба никого уже не удивляла. Дебб, начальник канцелярии, деловито перебирал бумаги. Дэвид немного наклонился, чтобы видеть содержимое сумочки. Там лежали пудреница, пачка сигарет и ключ с металлической биркой. Скосив глаза, он сумел разобрать вычеканенные цифры: 2342. И отступил на шаг как раз в тот миг, когда Кэрол оторвалась от кошелька.

– Ничегошеньки тут нет.

В ее голосе звучала тревога.

Дэвид достал свой бумажник, проверил и, изобразив удивление, извлек билеты.

– Мне так жаль. Они все время лежали тут. Простите, Кэрол.

Та с облегчением выдохнула:

– На минуту я испугалась, что у меня мозги съехали набекрень от переживаний за мать.

Возвращаясь на свое рабочее место, Дэвид зашел в мужской туалет. Он зашел в кабинку, и его жестоко стошнило. Он согнулся, тяжело дыша; вместе с рвотой вышло почти невыносимое напряжение, которое он чувствовал во время охоты за номером, но стыд никуда не делся.