Фрэнсис, уверенная в том, что он мертв, вскрикнула. К ней немедленно устремились несколько полицейских и схватили ее. Один вывернул ей руку за спину с такой силой, что Фрэнсис снова закричала, на этот раз от боли. Страж порядка вонзил ей свое колено в крестец, и она наклонилась вперед. Другой схватил ее за волосы и при этом так резко наклонил ее голову в сторону, что из глаз у нее брызнули слезы. Третий встал перед ней, и Фрэнсис поняла, что он собирается ударить ее по лицу. Она напрасно пыталась увернуться. Четвертый полицейский крепко держал ее.

– Не надо. Оставь ее!

– Она его убила! Она убила Билли!

– Тем не менее. Довольно. Решение должен принимать судья.

Мужчина, вывернувший Фрэнсис руку за спину, отпустил ее, как и другой, который схватил ее за волосы. Она сидела на корточках на мокрой от дождя дороге, крепко прижав к себе пострадавшую руку. Сильно болело плечо, и Фрэнсис задавалась вопросом, не вывихнуто ли оно. Полицейский, защитивший ее от своих товарищей, наклонился к ней:

– Встаньте, пожалуйста, мисс. Вы арестованы.

Он помог ей встать на ноги. Боль пронзила руку. Фрэнсис увидела лежащего на земле мужчину; вокруг него стояли несколько полицейских. Ее охватила паника, когда она поняла, что ей вменяют в вину.

– Это не я, – сказала она, – это действительно не я.

– Мы всё выясним. А сейчас вы пойдете со мной.

Измученная болью, Фрэнсис не нашла в себе силы сопротивляться. Полицейский повел ее с собой. Позже девушке стало ясно, что ей повезло, потому что он, по крайней мере, не применял насилие.

Когда за ними закрылись ворота тюрьмы, она еще раз сказала слабым голосом:

– Это не я!

Но вряд ли ей хоть кто-то поверил.

Ее заперли в камере, где уже находились четыре женщины. Длина помещения составляла примерно шагов пять, такой же была и ширина. Напротив двери имелось небольшое зарешеченное окно, располагавшееся прямо под потолком, из которого можно было что-то увидеть лишь встав на стул или ящик. Стены были из красного кирпича, пол – из холодного цемента. В камере стояло четыре кровати – по две, одна над другой, с тонкими продавленными матрацами и изношенными шерстяными одеялами, на вид жесткими и колючими. В углу стояло ведро.

Другие женщины выглядели такими же измученными, промокшими и отчаявшимися, как и Фрэнсис. Однако казалось, что никто из них не имел серьезных повреждений; лишь одна держалась за желудок, тихо стонала и говорила, что у нее в любой момент может начаться рвота.

К Фрэнсис, остановившейся у двери, подошла высокая женщина с седыми волосами и энергичным лицом.

– Меня зовут Кэролайн, – сказала она. – Я – медсестра. Позвольте я посмотрю вашу руку. У вас, кажется, сильная боль…

– Да, – ответила Фрэнсис таким сиплым голосом, что ее едва можно было понять. Она откашлялась. – Да, рука очень болит.

– Снимите ваше пальто, – попросила Кэролайн. – Осторожно… Потихоньку…

Мокрое пальто упало на пол.

– Расстегните платье, – продолжила Кэролайн.

Фрэнсис замешкалась, но она понимала, что для стыдливости сейчас не место и не время. Кэролайн стянула ткань с ее плеч.

– Вывиха нет, – констатировала она после того, как обследовала сустав и осторожно подвигала рукой в разные стороны. – Всего лишь ушиб. Рука еще какое-то время поболит, но потом все будет в порядке.

– Большое спасибо! – прошептала Фрэнсис и стала одеваться.

Мокрая ткань платья неприятно липла к телу, и только сейчас девушка заметила, что и кожаные сапожки совершенно промокли, а ноги напоминали две ледышки. Она со страхом подумала, во что выльется ее простуда, если она в ближайшее время не переоденется в сухие вещи. Так как переохлаждение, головная боль и температура были непосредственной реальностью, то связанная с этим опасность занимала ее гораздо больше, чем проблемы, которые возникнут, если она в дальнейшем станет подозреваемой в метании камней. Ей грозило обвинение за причинение тяжких телесных повреждений или даже – если полицейский был мертв или умер впоследствии – за причинение смерти.