Филипп, тот самый пребывающий в постоянной депрессии Филипп, который, как до этого полагала Фрэнсис, едва ли способен на что-то, разве что смотреть из окна на улицу или сочинять меланхоличные стихи, сумел быстро найти извозчика недалеко от Бонд-стрит. Они, правда, уже совершенно промокли от дождя, но дорога до Айлингтона на севере Лондона, где находилась тюрьма, заняла немного времени. Извозчик отказался подъехать к входу, так как уже в начале Паркхёрст-роуд было видно, что перед тюрьмой идут уличные бои.

– Внутрь не поеду! Там мою повозку превратят в утиль.

– Мы выйдем здесь, – быстро сказал Филипп и стал копаться в своем кошельке.

– Опять эти проклятые бабы, – проворчал извозчик. – У меня все время возникает вопрос: когда наконец правительство покончит с ними? Я вам скажу, что на выборах через четыре недели отдам свой голос той партии, которая пообещает, что разгонит весь этот сброд!

Филипп сунул ему в руку пару монет и бросил на ходу: «Сдачи не надо!» Потом помог выйти Фрэнсис.

Они стояли на улице под дождем, и на лице Филиппа отражалось отчаяние оттого, что он оказался втянутым в эту дурную историю. Перед входом в тюрьму женщины устроили демонстрацию, требуя освобождения своих арестованных соратниц. Полицейские пытались их разогнать, при этом они без разбора били женщин и произвольно арестовывали кого-то из толпы.

Филипп, у которого от холода не попадал зуб на зуб, крепко держал Фрэнсис за руку.

– Фрэнсис, вы не должны сейчас туда идти! Вы не пройдете! Давайте поедем домой. Мы можем завтра…

Она раздраженно сбросила его руку.

– Я хочу узнать, что случилось с Элис, и я сейчас же туда пойду. Вам не надо идти со мной!

Она плотнее закуталась в свое мокрое пальто и помчалась по улице. Филипп тихо выругался, но все же отправился за ней следом. Протискиваясь между митингующими женщинами, она, как через пелену тумана, слышала крики и брань, а также разгневанные голоса полицейских.

Объятая волнением, Фрэнсис не понимала, что угодила в совершенный хаос и что подвергается серьезной опасности.

Как раз перед ней полицейский тащил за собой прямо за волосы пожилую женщину, другой носком сапога бил в ребра неподвижно лежащее на земле тело. Одна очень элегантная женщина, на которой было пальто с меховой оторочкой и серьги с большими изумрудами, стояла, обхватив руками фонарный столб, и выплевывала кровь в водосточный желоб.

Это зрелище вывело Фрэнсис из транса. Она подошла к женщине. Кто-то упал на нее, и она получила сильный удар по голени, но проигнорировала боль и взяла женщину за руку.

– Я могу вам помочь?

Женщина, которая стояла согнувшись, постепенно выпрямилась и вытерла тыльной стороной кисти кровь на губах.

– Ничего, – ответила она хриплым голосом, – они всего лишь выбили мне два зуба.

Фрэнсис с ужасом смотрела на нее, наконец начиная понимать, что происходит вокруг нее. Она слышала крики, видела, как женщины пытались убежать, а мужчины догоняли их, чтобы избить. Она также видела женщин, которые сражались как дикие кошки; они наносили удары и буквально вцеплялись в полицейских. На улице горело лишь несколько фонарей. Картину довершали туман и дождь, придавая ей призрачную нереальность.

Фрэнсис обернулась и крикнула: «Филипп!» – но не обнаружила его в толпе. Ей потребовался какой-то момент, чтобы вновь сориентироваться, – и в эту минуту произошло следующее: откуда-то из темноты, от небольшой церкви, которая была расположена напротив тюрьмы, на развилке Панкхёрст-роуд и Кэмден-роуд, прилетел камень. Большой, жуткий, ребристый. Он пролетел в миллиметре от головы Фрэнсис и попал в висок полицейскому, который стоял в нескольких шагах от нее. Мужчина упал на колени и потом всей своей тяжестью рухнул на землю, не издав ни единого звука.