Но Берзин отступил в сторону со словами «вот начальник», выдвигая на первый план невысокого крепыша с белым тюремным лицом, одетого в заношенную черную куртку – бессменную форму ЧК первых лет революции.
Помогая растерявшемуся фельдшеру, начальник ГУЛАГа расстегнул кожаную куртку, показав свои четыре ромба в петлицах. Но Штоф онемел. Берман махнул рукой, и комиссия двинулась дальше.
Лагерная зона, новенькая, «с иголочки», блестела. Каждая проволока колючая на солнце блестела, сияла, слепила глаза. Сорок бараков – соловецкий стандарт двадцатых годов, по двести пятьдесят мест в каждом на сплошных нарах в два этажа. Баня с асфальтовым полом на 600 шаек с горячей и холодной водой. Клуб с кинобудкой и большой сценой. Превосходная новенькая дезкамера. Конюшня на 300 лошадей[190].
Березниковский химический комбинат, 1932 г.
Инспекция прошла успешно. Пользуясь хорошим настроением начальства, организатор рабочей силы и осужденный вредитель П. П. Миллер попросил у Бермана аудиенции. Его рассказ записал Шаламов.
Берман сидел за столом, когда я вошел и встал как положено. «Так расскажите, Миллер, как именно вы вредили?» – сказал начальник ГУЛАГа, отчеканивая каждое слово. «Я нигде не вредил, гражданин начальник», – сказал я, чувствуя, как гортань моя пересыхает. «Так зачем же вы просите свидания? Я думал, что вы хотите сделать важное признание. Берзин!» – громко позвал начальник ГУЛАГа. Берзин шагнул в кабинет. «Слушаю, товарищ начальник». – «Уведите Миллера». – «Слушаюсь»[191].
Кирпичные заводы были сданы в эксплуатацию в августе 1930 года, большинство вспомогательных цехов (кузнечный, сварочный, котельный, механический, литейный) – в начале 1931-го, кислородный завод – в мае 1931-го, а сернокислотный – в декабре 1931-го. 25 апреля 1932 года «Правда» писала: «Аммиачный завод Березниковского химического комбината дал первую продукцию. Это большой праздник не только советской химии, но и всей страны»[192].
Над кранами, трубами и мачтами возвышалась фигура Грановского. В воспоминаниях он предстает в облике Петра I на строительстве Санкт-Петербурга. «Ежедневно на площадке можно было встретить начальника строительства М. А. Грановского либо делающего обход цехов, либо проезжающего в экипаже. Гнедой жеребец, пролетка, бравый кучер – все выглядело необыкновенно солидно, как и сам седок». (Согласно его сыну Анатолию, у него, помимо пролетки, был автомобиль и катер; согласно жалобе одного немецкого коммуниста, пролетка использовалась для того, чтобы возить Анатолия в школу; согласно Шаламову, сапоги и шинель Грановского были сделаны заключенными.) «В ту пору об этом человеке ходили мрачные легенды. Грановского не любили, боялись, но никто не рисковал сорвать выполнение его приказа, не выполнить его распоряжения… Михаил Александрович сам лично вникал во все тонкости технологии, отдавал распоряжения, отменить которые никто, как я уже говорил, не рисковал, чтобы не навлечь на себя его гнев. По существу, он подменял главного инженера и был, пожалуй, прав, ибо не хотел вверять свое детище «временным посланцам». По словам Цукермана: «Грановский действовал как в условиях фронтовых, и себя не щадил, и беспощаден был в своих требованиях к работникам»[193].
Грановский (слева) сопровождает народного комиссара тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе во время его визита в Березники. 1934 г. Предоставлено И. Т. Сидоровой
В 1933 году он получил орден Ленина (одновременно с Берманом), в январе-феврале 1934-го участвовал в работе XVII съезда партии, а в ноябре 1934-го, в семнадцатую годовщину революции, переехал в новый двухэтажный дом. По воспоминаниям Анатолия: