Остальные строители выдерживают испытание, обращаются в истинную веру, принимают обряд крещения (обычно в реке) и посильно участвуют в строительстве вечного дома. В одной из центральных сцен коллективной истории Беломорканала «ревущий «форд» въезжает на территорию исправительно-трудового лагеря.
Внезапный поворот, пыль от заторможенных колес. Из дверцы, оглядываясь, высунулась пушистая голова.
На противоположном берегу – человеческий муравейник. Котлован уходил до краев горизонта. На гребень вздымались пыльные тачки. Справа торчали леса недостроенного здания. Это – шлюз.
К автомобилю подбежал десятник, прикладывая руку к козырьку.
Пушистоголовый пожал ему руку:
– Сольц.
Он идет через толпу заключенных, «как в Москве по своей квартире». Он знает, что они преображаются трудом, и благословляет их словом «товарищ». Они отрекаются от «соцвредного» прошлого и обещают трудиться еще усердней. «И в тот же день они назвались ударной бригадой имени пятилетки и вместо обычных двухсот – вынули восемьсот кубов грунта»[91].
Новый мир рождается в лагере. Или лагерь порождается новым миром. Строительно-творительные романы не чужды иронии. Все вышли из «Медного всадника», и все сочетают оду новому граду с плачем о его жертве.
На стройке работали комсомольцы. Они знали, что они делают: они строили гигант. Рядом с ними работали раскулаченные. Их привезли издалека: это были рязанские и тульские мужики. Их привезли с семьями, и они не знали, зачем их привезли. Они ехали десять суток. Потом поезд остановился. Над рекой был холм. Им сказали, что они будут жить здесь. Кричали грудные дети, и женщины совали им синеватые тощие груди.
Они были похожи на погорельцев. Называли их «спецпереселенцами». Они начали рыть землю: они строили земляные бараки. В бараках было тесно и темно. Утром люди шли на работу. Вечером они возвращались. Кричали дети, и все так же измученные бабы приговаривали: «Нишкни!»
На осиновских рудниках работали заключенные: они добывали уголь. Руда с углем давала чугун. Среди заключенных был священник Николай Извеков, тот, что перед смертью причастил мать Коли Ржанова. Когда Извекова вычистили из санитарного треста, он начал проповедовать «близость сроков». Он переписывал послания апостола Павла и продавал списки по пяти целковых. Он также служил тайные панихиды по усопшему государю. Его послали в концлагерь сроком на три года. Он грузил в шахты уголь. Рядом с ним работал Шурка-Турок. Шурка прежде торговал кокаином. Извеков говорил Шурке: «Нечестивцы будут брошены в озеро, кипящее огнем и серой»[92].
Великие стройки социализма были исправительно-трудовыми лагерями и – для некоторых – вратами ада. На Днепре «рабочие с ломами, с лопатами, группами и в одиночку возились среди камней около тросов, около вагонеток, около железных коробов». На Соти «число рабочих сокращалось: оставшимся тридцати оставалось всего по сажени пространства для работы». На Мизинке «ковш поднимался, гальки сухо пересыпались в открытую пасть бетономешалки, а сверху, выделяясь автоматически, подобно слюне из слюнной железы, брызгала вниз на гальку тонкая струя воды. Тем временем в ковш засыпалась уже другая пища: ящик промытого песку и третья часть бочки цемента. Опять, поднимаясь, ковш опрокидывал сыплющуюся массу в бетономешалку, и пасть пережевывала гальку с песком»[93].
«Это – как сотворенье мира», – писала комсомольская невеста сомневающемуся Володе Сафонову. – Все вместе: героизм, рвачество, жестокость, благородство». Сотворенье мира требует жертв; жертвы сопряжены со страданием; страдания порождают сомнения (подобные тем, которыми мучились Свердлов и Воронский). Володя Сафонов не одинок. «На собрании заранее известно, кто что скажет. Надо только заучить несколько формул и несколько цифр. Но говорить так, как говорят люди, то есть ошибаясь, косноязычно, с жаром, говорить о своем, личном они не умеют… Но ведь они – строители новой жизни, апостолы, призванные вещать, диалектики, неспособные ошибаться». Когда инженер Бураго говорит, что не сможет войти в новый мир, потому что помнит Икара и Вавилонскую башню, что он имеет в виду – что он слишком стар или что новому Адаму предстоит узнать цену гордыни?