Она спала с открытым ртом, булькая, как спят старушки. Жили клопы, шуршали, как будто порол кто-то обои. Проявлялись неведомые дню клопиные тайники. Росло, разбухало дерево кровати. Зарозовел подоконник. Вокруг кровати клубился сумрак. Ночные тайны спускались из углов по стенам, обтекали спящих и уползали под кровать[74].
Одна из принадлежностей кровати – одеяло («я кипел под ним, возился, теплота приводила меня в шевеление, точно был я желатиновый»). Другая – более компактная как вещь и метафора – подушка. В строительно-душеспасительной литературе нет более красноречивого защитника всего желатинового, чем Иван Бабичев, «скромный фокусник советский» и змей, заманивший героя в Анечкины объятия. «Толстенький» человечек, Иван ходит по городу «держа за ухо большую подушку в желтом напернике. Она ударялась об его колено. От этого в ней появлялись и исчезали впадины»[75].
Иван Бабичев похож на подушку. «Мещане» Мариэтты Шагинян похожи на зверей из Откровения: «Я увидел этакую лестницу из Апокалипсиса, лестницу баранов и козлов в сюртуках. Женщины и мужчины говорили «бэ-э-э». У женщин с невероятной быстротой отрастали курдюки. Они качали курдюками и бриллиантовыми серьгами, их крупные глаза пучились, как кукиши»[76].
Но большинство болотных жителей похожи на болотных жителей. В «Соти» Леонова советская девушка попадает в сырую пещеру, полную замшелых монахов. В дальнем, темном углу, в окружении «ноздратых носов», «вислых ушей» и «огромных цинготных ртов, разодранных немым криком», она находит «врачевателя душевных недугов и сокровище скита», старца Евсевия. «Лишь немного привыкнув к теплоте тленья, исходившей из дыры и колебавшей пламя, она заглянула. Там, в колодце из грязной ветоши, ворочалось маленькое, сплошь заросшее как бы шерстью лицо человека, а ей показалось – мохом. Должно быть, уже сама земля просвечивала сквозь истончавшую кожу лба. Нижняя губа его капризно выдавалась вперед, а глаза были закрыты; святого слепил свет, и густейшие брови его дрожали от напряженья»[77].
В романе «Волга впадает в Каспийское море» патриарх Яков Карпович Скудрин следит слизью и поддерживает грыжу через прореху в штанах. «Глаза его слезились восьмьюдесятью его годами, старик пухнул, отекший, зеленый и счастливый, как сукровица». Постаревший, но не раскаявшийся Смердяков, он предлагает свои услуги отчаявшемуся инженеру Полтораку: «В болоте, наверное, коряги, тина их засасывает, пиявки на них сидят, раки впиваются, рыбы плавают, коровы туда мочатся, вонища, грязь, а я живу, юродствую, гажу и все понимаю и вижу. Убить мы можем. Прикажите кого»[78].
Вредители преданы дьяволу бескорыстно и бескомпромиссно. «Все можно, – говорит Скудрин, – и хочу я только зла, от зла я радуюсь». Их задача – саботировать работу по сотворению мира. Они меняют обличья, но их истинная природа видна повествователю и – в конечном счете – читателю и следователю. Скудрин поддерживает грыжу, зубы Полторака «обезображены золотом», у Хабло из «Энергии» «слепые глаза» и «безобразно исполосованная шрамами рука», а из трех злодеев в романе Ясенского первый левша, у второго один глаз, a у третьего изуродован палец. Все замышляют потоп. В период созидания потоп – работа дьявола. Работа дьявола – в конечном счете воля божья. Скудрин – «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо»[79].
Во главе армии строителей и осушителей стоит (и «топчет точило вина ярости и гнева») настоящий большевик. Некоторые главные инженеры, секретари парткомов и начальники строительства достаточно молоды (или неподвластны времени), чтобы выступить в роли Адама. Давид Маргулиес Катаева, Иван Морозов Ясенского и Арно Аревьян Мариэтты Шагинян находят юных невест и собираются плодиться и размножаться. Другие не могут «выпрыгнуть из времени». В «Энергии» Гладкова секретарь парткома, старый большевик и герой Гражданской войны Мирон Ватагин идет купаться и попадает в водоворот. Его спасает девушка по имени Феня. Оба голые.