Я бегу, поражаясь тому, что всё ещё жив. Это кажется мне более странным, чем то, что бегу я навстречу чужим злым пулям и кричу всё громче, свято веря, что именно крик и продляет мне жизнь. На самом деле он просто подтверждает, что я жив. Ведь когда мой крик прервётся, я уже не услышу этого. Начнётся темнота небытия, но если я буду кричать ещё громче, возможно, я смогу услышать себя даже оттуда.

Мне повезло. Осколок напомнил, что есть ещё одно подтверждение жизни, и темнота, в которую я провалился, была не абсолютной, а уютной и спасительной.

– Я бы предпочёл санитаров, – заявляет рядовой без уха.

– А я бы предпочел, чтобы ты заткнулся, рядовой! – гаркает сержант.

Мы молчим.

Кроль нервно стучит прикладом по сапогу, остальных это раздражает, но никто ничего не говорит. Хмурые лица, и каждый в своих мыслях. Кто-то уже дома, а кто-то на войне, наступает, словно лавина, на маленький посёлок у подножья гор. Иногда ведь так и кажется, что ты огромен и бессмертен, что способен раскатать поле битвы в бесконечную плоскость вместе с холмами.

Я вытягиваю ноги – затекли. Скорее бы уже в наступление, ожидание ещё хуже. Кажется, что сидим тут целую вечность. Смешное слово – вечность. О ней думают те, для кого эта вечность ограничена семью-восемью десятками лет. Или девятнадцатью годами, как в моём случае.

– Не видел документов о назначении вас командиром взвода, – снова подает голос безухий. Видимо, обращается к сержанту.

– А их нет, рядовой. Некому их писать. И тебя перевязывать тоже некому. Мы сейчас побежим к той двери и будем драться так, как нам и не снилось, без документов и бинтов. Считайте, что это наш последний и самый главный бой.

Безухий саркастично хмыкнул.

– Да как же мы пойдем? Я ног не чувствую, у этого вон – незнакомый боец кивнул на Кроля, – руки нет.

Я смотрю – и правда, нет. Точнее, сама рука есть, но висит как плеть, а я ещё на плечо жалуюсь.

– Поднимемся и пойдём! – отрезал сержант.

– Ты пойдёшь! А мы подождём офицеров.

Безухий поднимается, опираясь на автомат. Ну и здоровый же он. Как наш учитель по физкультуре в десятом классе – тоже бывший демобилизованный. Мы его боялись как огня, хоть и предмет не особо важный. Думали, выскажем ему за сорокаминутные марш-броски по скользкому после дождя школьному двору на выпускном, а он не пришёл. Потом я его тоже не видел. Похож, только глаза у безухого сверкают, а у того какие-то потухшие были.

Он стоит над сержантом с явным вызовом, хотя и не в лучшей форме. От потери крови его немного пошатывает. Я машинально подбираю ноги. Остальные переглядываются.

– Тут никто с тобой в наступление не пойдёт, пока мы не увидим документ!

Но говорит он явно за себя. Большинству хоть в бой, хоть в койку, лишь бы не сидеть тут в ожидании. Я к такому выбору не готов, переглядываюсь с остальными.

Сержант поднимается. Он ниже безухого на полголовы, не такой огромный, скорее жилистый. На его бушлате четыре отверстия, расположенных в ряд. Интересно, если приложить линейку, то они окажутся точно на прямой линии? Я подношу к глазам палец. Да, если учесть кривизну пальца, то идеальная прямая. Даже красиво. Я бы ходил в таком на гражданке. Чистый, новенький бушлат, а на спине четыре в ряд дырки от пуль. На вопросы я бы всегда рассказывал историю, каждый раз разную. Надо бы попросить потом у сержанта поменяться, только лычки перешить.

Он подходит ближе, а боец без уха стоит всё так же вызывающе. Сходятся, как боевые слоны в поединке. Конечно, я никогда не видел боевых слонов, только на картинке, но даже там они выглядели впечатляюще.