– Тогда… – но больше она не смогла произнести ничего. Сдавило горло. Внезапно ей стало плохо.

– Я не спал всю ночь. – В его улыбке не было ни крупицы тепла. – Я даже, блин, плакал. Не хотел, чтобы…

– М-м?

– Слушай, пойдем, а? Ко мне, побудем вдвоем.

Она следила за каждым его словом, будто видела, как они вылетают изо рта. Кровь в жилах остановилась.

Но это было совсем не то, чего она так боялась услышать. Сейчас они поедут к нему, и он выкурит косячок, и закончится все постелью. Он будет злиться на нее из-за застежек и каблуков. А утром… Утром он разделит все ее восторги по поводу Красного Дома.

– Это неподходящее место.

– Для чего? – вопрос вылетел у нее изо рта, прежде чем она успела запихнуть его обратно. Этими двумя словами она его попросту спровоцировала. Теперь ему будет проще высказаться начистоту.

Так и вышло.

– Я все думал… Ну, об этом… Ох, бля, тяжело… – Он неуверенно улыбнулся, словно ждал от нее поддержки и сочувствия в том, что намеревался сделать. – Ты сегодня роскошно выглядишь, но… Пора с этим кончать. Прости меня. Прости, прости. Меньше всего я хотел огорчить тебя после… Ну, ты знаешь. Но я так больше не могу. Мне так, блин, херово. Ну, нет у меня больше сил. Я про нас. Прости, если можешь.

А потом он встал и, опустив голову, быстрым шагом направился к выходу из зала. На мгновение он остановился, пропуская кого-то в заведение, а потом почти выпал наружу, стараясь побыстрее оказаться как можно дальше от нее.

Пока Майк говорил, Кэтрин казалось, что весь зал умолк, но теперь она слышала звон столовых приборов, да и музыкальный автомат наигрывал что-то знакомое – правда, она никак не могла понять, что именно. Кто-то вдалеке произнес: давайте-ка еще по кругу, но для нее это прозвучало будто бы над самым ухом.

Кэтрин задержала дыхание. Ей казалось, что ее вот-вот вырвет себе же на колени, на чулки с умопомрачительным узором.

– Да плюнь ты на него, найдешь кого получше, – произнес кто-то за соседним столиком, но лицо этого случайного доброхота расплывалось перед глазами, было каким-то нечетким и смазанным.

Зал раскачивался, подобно палубе корабля в шторм, но вскоре мир вокруг нее снова обрел устойчивость. Правда, выглядел он теперь иначе. Теперь ресторан был освещен до тошноты ярко, как какая-нибудь операционная. Кэтрин не могла и рукой пошевелить – все тело сковал паралич. На миг ей почудилось, что она сидит вплотную к дальней стене, вперив взор в ее оштукатуренную белизну. Потом точка обзора как-то резко сосредоточилась на том кресле, в котором она сидела. В горле стоял ком, челюсть отвисла.

Внутри нее бушевал шторм, от начала и до конца состоящий из паники, пока еще слабой, но грозившей затмить ее рассудок целиком и полностью. Изнутри по стенкам черепа будто лупили лапки белесых тараканов. Она услышала собственный всхлип и отстраненно подумала, что вот-вот сползет на пол.

Кэтрин лихорадочно вцепилась в стол. Она вспомнила, как у нее перехватило дыхание, когда Майк позвонил ей после стольких лет молчания. Вспомнила, как озарилась ее жизнь, когда Майк приехал в Лондон, чтобы повидать ее – ничто во всем мире более не имело значения. Перед ней чередой застывших кадров пронеслись те выходные, что они провели в Барселоне, как они напились на майнхедском пляже, как вырядились жокеем и цыганкой на рождественскую вечеринку, как занимались любовью в палатке, разбитой в Озерном краю, как побывали на «Просторе»[8], как, задержав дыхание, смотрели на полоски, проявляющиеся на тесте на беременность. А вот они сидят рядом на верхушке Вустерского маяка и принимают решение все же рискнуть. Вся ее совместная жизнь с Майком пронеслась перед глазами – и исчезла навсегда. И она поняла, сейчас, в тот самый миг, когда он ушел от нее, что любит его больше, чем когда-либо. Любит безоглядно. Он ушел от нее на самом пике ее чувств – даже если бы эта сцена произошла после десятка лет совместной жизни, рана, которую он только что ей нанес, была бы менее болезненной.