Мама всегда говорит, что каждая вещь таит в себе немного волшебства, и когда я не слушаюсь или балуюсь, она не наказывает меня, а чистит ауру. Папа каждый вечер забирается ко мне в постель и рассказывает сказки на сон грядущий: ему почему-то нравится сочинять истории про великанов. Папа всегда меня защитит.

У меня счастливая семья.

Мои родители не такие, как другие родители. Но это откроется мне только после пожара, когда изменится все. Но сейчас мы в самом начале, а в самом начале я не могу ничего этого знать.


Я не помню, как выглядят мои родители. Лишь отдельные детали. Многим такие мелочи покажутся незначительными. Но не мне. Ведь они – только мои, никто другой не может обладать ими.

Я не знаю, высокий мой отец или низенький, худой или толстый. Не смогу описать, какие у него глаза, какой нос. Есть ли смысл в том, чтобы знать, какого цвета у него волосы? Для меня важно, что они курчавые и густые и их никак не привести в порядок. Однажды, когда папа пытался их как-то укротить, расческа запуталась у него в волосах, и мама долго работала ножницами, чтобы высвободить ее.

Руки у моего отца мозолистые, а когда он берет в ладони мое лицо, пахнут сеном. Больше никто не может знать такой подробности. Именно это делает его моим отцом. Благодаря такой незначительной детали он никогда не будет отцом кого-то еще. А я навсегда останусь его дочерью.

У мамы розовая родинка на левой лодыжке. Ее не видно, она совсем крохотная: маленькая драгоценность. Нужно смотреть очень внимательно, а главное, быть к маме очень близко, чтобы заметить. Поэтому, если ты не дочь и не мужчина, который ее любит, то так ничего и не заметишь.

* * *

Не знаю, откуда происходят мои родители, какое у них было прошлое. Они никогда не говорят со мной о бабушках и дедушках и ни разу не упомянули о том, что где-то в других местах у них есть братья или сестры. Кажется, что мы вместе с самого рождения. Я имею в виду, что так было и в наши предыдущие жизни.

Только мы втроем.

Мама убеждена, что можно перевоплотиться и что переместиться из одного существования в другое так же легко, как перейти из комнаты в комнату. Ты не меняешься, меняется только мебель. Стало быть, очевидно, что не может быть никакого до или после.

Мы – это мы, и так будет всегда.

Порой, однако, кто-нибудь застревает на пороге. И это земля мертвых, где время останавливается.


Моя семья – это и есть место. Да, именно место. Может, для большинства людей почти естественно знать свои корни, землю, из которой они происходят. Для меня – нет.

Родная земля для меня – мать и отец.

Дело в том, что мы никогда не живем на одном и том же месте достаточно долго, чтобы считать его своим. Мы все время перемещаемся. Никогда нигде не задерживаемся дольше чем на год.

Мы с мамой и папой находим точку на карте – случайно, по наитию – и двигаемся туда. Обычно это место на карте закрашено зеленым, иногда коричневым или бежевым, рядом с каким-нибудь синим пятном. Но всегда на большом расстоянии от черных линий и красных кружков – от черных линий и красных кружков нужно держаться подальше!

Чаще всего мы идем пешком по лугам и холмам или по проселочным дорогам. Или выходим на станцию и забираемся в товарный поезд, ночью, когда вагоны пустые.

Странствие – это самое прекрасное в нашей жизни, это больше всего занимает меня. Днем перед нами открывается мир. Ночи проходят под звездами: мы разводим костер, папа берет старую гитару, и мама поет нежные, грустные песни, под которые я привыкла засыпать с самого моего рождения.