Гипнотизер записал в блокноте три детали, поразившие его.

– Удовлетворите мое любопытство… Как мог Адо звать вас по имени, если он уже умер?

– Адо не очень-то говорил, – уточнила Ханна. – Просто я знала, когда он со мной, а когда – нет.

– Как же вы могли это узнать: вы его видели?

– Знала, – повторила пациентка, больше ничего не объясняя.

Джербер не настаивал.

– Вы вспоминаете многое из вашего детства, но среди этих реминисценций, этих образов прошлого нет воспоминания о том, как был убит Адо. Это так? – решил он вновь досконально прояснить этот пункт.

– Именно так.

Никто из двоих даже не намекнул на то, что Ханна себя считает убийцей ребенка.

– На самом деле вы, возможно, подавили целый ряд воспоминаний, не только это.

– Как вы можете это утверждать?

– Какие-то события пролагают путь, ведущий к воспоминанию о данном конкретном эпизоде.

Как хлебные крошки в сказке о Мальчике-с-пальчике. Ему нравилось это сравнение, так он и объяснял своим маленьким пациентам. Лесные птицы склевали хлеб, помешав бедному ребенку найти дорогу домой.

– Мы должны восстановить этот путь, и тут нам поможет гипноз.

– Итак, вы готовы?

Доктор попросил ее сесть в кресло-качалку, закрыть глаза и раскачиваться в ритме, заданном метрономом, который стоял на столике вишневого дерева.

Сорок ударов в минуту.

– Что будет, если я не смогу проснуться?

Он тысячу раз слышал этот вопрос от своих маленьких пациентов. У взрослых тоже возникали такие опасения.

– Никто не остается в гипнотическом сне, если сам этого не хочет, – ответил он, как отвечал всегда. Ведь гипнотизер, что бы там ни показывали в кино, не может подчинить субъекта собственной воле, у него нет такой власти, чтобы пленить его разум. – Ну что, начнем?

– Я готова.

Микрокамеры, спрятанные в комнате, уже записывали первый сеанс гипноза. Пьетро Джербер перечел пометки в блокноте, решая, с чего начать.

– Я объясню вам, как это действует, – добавил он. – Гипноз вроде машины времени, но вовсе не нужно выкладывать факты в хронологическом порядке. Мы будем бродить по первым десяти годам вашей жизни, то забегая вперед, то возвращаясь назад. Начнем с первого образа, который приходит вам на ум, или с первого ощущения. Обычно это относится к самым любимым людям…

Ханна Холл все еще цеплялась за сумку, прижимая ее к животу, но Джербер заметил, что руки у нее уже не так дрожат. Признак того, что она расслабляется.

– До десяти лет я не знала настоящих имен моих родителей. Да и своего имени тоже, – сказала Ханна, извлекая эту странную деталь из неизвестно какой черной дыры в своей памяти.

– Как такое возможно?

– Я хорошо знала моих родителей, – уточнила женщина. – Но не знала, как их по-настоящему зовут.

– Вы отсюда хотите начать рассказывать вашу историю? – спросил гипнотизер.

– Да, – ответила Ханна Холл.

Я ничего не вижу. Первое ощущение – звон колокольчика. Такие вешают на шею котам – маленькие колокольчики. Но этот – не на шее у кота. Этот – на красной атласной ленточке, привязан к моей детской щиколотке.

Не знаю, что случилось с Адо, но каким-то образом этот звук имеет отношение к тому, что произошло с ним.

Я пока не знаю почему, но этот звук возвращает меня в былые времена. К маме и папе.

В моей семье ко мне относятся хорошо. В моей семье меня любят.

Стало быть, это нормально, что родители привязали мне колокольчик к щиколотке, чтобы забрать меня из земли мертвых.

Я еще ребенок, поэтому для меня такая странность и все другие в порядке вещей: это правила.