– Да я не тебе! Хотя не важно! Кто-нибудь! Пожалуйста! Меня же сожрут!

– Она что, живая? – недоуменный вопрос он адресовал почему-то не мне, а Зеленоглазику. Тот кивнул – как мне показалось, с легким сожалением. А некромант – рассердился.

– Какого пьяного тролля! – тут он все-таки соизволил обратиться ко мне. – Вы мне эксперимент срываете! Немедленно убирайтесь отсюда!

– Я бы с радостью! – Я подергала ногой.

Маг закатил глаза.

– Генри! Проводи это… эту… куда-нибудь! Подальше! И имейте в виду, дорогуша, в следующий раз я позволю им вас сожрать – будет вам отличный урок, как вмешиваться в чужие эксперименты!

Говорить о том, что съеденной мне никакие уроки уже не пригодятся, я благоразумно не стала. Потому что некромант щелкнул пальцами – и зомби тут же наконец разжал пальцы. Я попыталась подтянуть к себе сведенную судорогой ногу и зашипела. Ничего, я и ползком поползу!

Ползти мне не позволили. Но и романтично нести на руках, брутально прижимая к мужественной некромантской груди, не стали. Собственно, маг уже равнодушно отвернулся, продолжая вычерчивать на земле свои знаки.

А на руках меня все-таки поносили, да. На очень костлявых таких руках.

И знаете что? Я вот вообще не возражала! Знакомый, чистенький, не вонючий, вежливый скелет – это вам не посторонний разлагающийся зомби с неустановленными гастрономическими пристрастиями.

Странно, но почему-то зеленоглазого Генри я не воспринимала как живого мертвеца. И совсем уже его не боялась.

Скелет донес меня до самой моей двери, не обращая никакого внимания на бредущих со всех сторон зомби разной степени потрепанности. А потом сгрузил, как мешок с картошкой, у самого проема и ткнул в него пальцем. Я понятливо вползла в него и уже из спальни, обернувшись, крикнула:

– Генри! – скелет, уже собравшийся уходить, обернулся. – Спасибо!

Генри прижал руку к ребрам и церемонно поклонился. А я, не вставая с пола, закрыла дверь на кладбище и привалилась к ней спиной.

Все тело била крупная дрожь. Встать я не могла. А еще от меня чудовищно несло мертвечиной. Я понимала, что не могу лечь спать так. Хотя вряд ли смогу спать сегодня. И я не могу пойти сейчас в какую бы то ни было ванную, ведь придется открывать дверь. Да и встать… я не была уверена, что вообще могу встать.

И от бессилия и пережитого ужаса я наконец разревелась. Вытирать слезы тоже не могла – руки были все в кладбищенской земле, я брезговала к самой себе прикасаться.

К черту… к черту этот дом! Я не смогу здесь жить! Чудеса? Сказки? Ко всем демонам такие сказки! Ведь сама же всегда думала, бесплатный сыр бывает только в мышеловке! И двоюродную бабушку эту – к черту, к черту! Не знала я о ней ничего, и не хочу знать! Не нужно мне никакого наследства!

Наверное, истерика настолько вымотала меня, что я уснула прямо там – сидя на полу у двери. Так что, когда проснулась, болело и ломило все тело. Правая нога, за которую меня тащили, распухла, а синяки покрывали кожу с головы до пят. Вдобавок запах никуда не делся, привыкнуть к нему оказалось невозможно, и как я ухитрялась с ним спать – сама не понимаю.

Но когда я открыла глаза, в окно весело светило солнце, разгоняя ночные страхи. Истерика миновала, и в голове начал выстраиваться четкий план действий. Прежде всего – душ. Долгий и тщательный. И главное – открывая любую дверь, сначала смотреть за нее, и только потом шагать.

Я кое-как поднялась, стараясь опираться только на левую ногу, и приоткрыла дверь ванной. За ней была ванная. Хорошо. А закрывать я ее не буду – с открытой искупаюсь.