– Да, – кивнул я. Сирены близились; мое сердце застучало чаще.

Она посмотрела на меня так, будто это у меня заплетался язык, и ответила:

– В семь лет сломала руку. Прыгала на батуте, и Серена… – Она захлопала ресницами и закрыла глаза.

– Иззи! – Я тихонько попытался ее растрясти. – Проснись!

Ее глаза открылись.

– Расскажи еще что-нибудь про Серену. – Я с усилием поднялся на ноги и подхватил Иззи. Прибыли первые две машины скорой помощи. – Какая она?

– Идеальная. – Иззи вздохнула. Ее голова болталась и билась мне о грудь. – Красивая, умная, всегда знает, что сказать.

– Наверное, это у вас семейное. – Я не стал пробиваться к первой «скорой», которую уже осадили со всех сторон, и сразу направился ко второй.

– Нейт?

– Да? – Я встал посреди тропы, если это можно было назвать тропой, и преградил «скорой» путь.

– Не уходи, ладно? – За воем сирен ее шепот было почти не различить.

– Не уйду. – Парамедики выключили сирены и вышли из машины. Я встретился взглядом с одним из них. – Помогите!

Иззи обмякла на моих руках, ее глаза закрылись.

– Несите ее сюда! – Парамедик обежал машину кругом и открыл заднюю дверь. Кто-то выкатил носилки.

– Кладите ее, – велела врач, и я уложил Иззи на белую простыню. – Что с ней? – Врач подбежала, оттолкнула меня и начала осмотр.

– Она сказала, у нее болят ребра. – Я провел рукой по волосам. – Там у нее большой синяк, а пульс…

– Черт, – выругалась врач, померив Иззи пульс.

Другой доктор надевал ей рукав тонометра.

– …Учащенный, – договорил я. – У нее заплетается язык, и… – Что еще она говорила? Мысли путались. – Болит плечо. Левое.

– Давление низкое, – бросил второй парамедик, и они с женщиной переглянулись. Их взгляды явно не сулили ничего хорошего. – Нам пора.

– Ее имя? – спросила врач. Они пристегнули Иззи к носилкам и завезли в машину.

– Иззи, – ответил я и еле удержался, чтобы не оттолкнуть кого-нибудь и не сесть в машину рядом с носилками. – Изабо… – Как же ее фамилия? Она же говорила! – Астор! У нее аллергия на пенициллин. Кровь первая положительная.

Водитель поспешил за руль.

– С ней можно только родственникам, – сказала врач, подсоединяя капельницу. – Вы, наверное, ее… – Она посмотрела на меня.

Не уходи, ладно?

– Муж, – выпалил я и одним махом забрался в «скорую помощь». – Я ее муж.

Разрыв селезенки. Вот что мне сказали четыре часа назад.

Эти четыре часа длились бесконечно. Переодевшись в сухую медицинскую форму, я позвонил матери, сообщил, что жив-здоров, и с тех пор сидел в зоне ожидания, попеременно смотрел выпуски новостей, освещавшие катастрофу, и следил за минутной стрелкой на больших часах, которые висели над дверью.

Мне выдали бланки, но я не заполнил ни строчки. Откуда мне было знать, где Иззи застрахована?

Ты же сказал, что вы женаты, подумал я. Вот и выкручивайся теперь.

Операция должна была занять около полутора часов, то есть уже два часа я не находил себе места и ерзал на самом неудобном в мире кресле.

Что, если я зря подхватил ее на руки? Или что-то ей повредил, когда вытаскивал на берег?

– Вам точно больше ничего не нужно? – спросила девушка из авиакомпании.

В ее взгляде читались обеспокоенность и паника. Все еще не отошли от шока. Когда нас привезли, она записала наши имена – я продиктовал ей имя Иззи – и с тех пор не отходила ни на шаг. Всего с рейса в эту больницу привезли человек десять.

В новостях сказали, что пассажиров развезли по трем ближайшим больницам.

– Спасибо, все хорошо. Я отделался раной на лбу: мне наложили одиннадцать швов, а в остальном все было в порядке.