— Ещё увидимся? — задрала голову, подставляя губы для поцелуя.

— Обязательно, — оттянув ворот платья, он сунул в него её трусики и открыл дверь. — Тебя проводят.

Как он и ожидал, стюард, что его разбудил, всё ещё стоял там.

Пройдя по длинному коридору от мастер-каюты, в которой жил Илья, как владелец яхты, до гостевой каюты на «его этаже», то есть палубе, одной из шести, он молча открыл дверь и, оценив масштаб повреждений, сел на кровать.

— Ну и что ты творишь? — уперев скрещённые перед собой руки в колени, он смотрел на девчонку исподлобья.

— Я предупреждала, — гордо вздёрнула она подбородок, закинув за спину длинные тёмные волосы и сверкнув чёрными, как спелая вишня, глазами. — Не хочу, чтобы ты с ней спал.

— Так, я с ней уже переспал. Не поздновато устраивать протесты? — оценил он причинённый ущерб.

На диван она поставила два узких кресла, на них — круглый журнальный столик, и на нём в подносе подожгла какую-то тряпку, что не столько горела, сколько чадила, пропитав каюту едким дымом и покрыв потолок с датчиком пожарной сигнализации копотью.

3. Глава 3

— Ты меня запер. Откуда мне было знать, что ты всё равно ушёл с ней, — она дёрнула головой с волевым орлиным профилем.

Тут и к гадалке не ходи — по профилю можно угадать «орла», от которого он ей достался. И профиль, и характер. Упрямая, гордая, своенравная. Воинствующая дикарка.

— Ушёл я один. Она пришла потом.

— Не хочу, чтобы ты с ней спал, — прошипела Тори, сверкая чёрными глазищами. — Не хочу, чтобы ты спал с ними, со всеми.

«Хочу — не хочу», — горько усмехнулся Илья.

— Я разве не предупреждал, чтобы ты не смела ставить мне условия? — он тяжело вздохнул. — По твоему всё равно не будет.

— Будет!

— И не мечтай, — Илья встал.

— Что тут у вас? — в дверях стоял заспанный Соломон.

Худой всклокоченный и больше похожий на нечёсаного и давно не стриженного долговязого подростка, чем на двадцатитрёхлетнего гения, кем, по сути, был, он растирал виски.

— Очередная нота протеста, — прокомментировал Илья.

— Виктория, тебе семнадцать, — назидательно сказал Соломон.

Прозвище Соломон он заслужил лет в шесть, потому что уже в том нежном возрасте был чересчур умным, его настоящее имя Матвей редко кто и вспоминал, даже он сам.

— Мне почти восемнадцать.

— Юридически «почти» неважно, — откинул он со лба волосы, пропустив их сквозь пальцы. — Важно, что месье Шевалье взрослый, а ты несовершеннолетняя. Ты толкаешь его на преступление. Твои ревнивые истерики ни к чему не приведут, поэтому прекрати…

— Дурак, — она презрительно скривила пухлые губы.

— Пожалуйста, — добавил он.

— Вот стукнет тебе восемнадцать, — склонил голову Соломон, глядя на Илью, — высокоуважаемый Шевалье, может, и снизойдёт, — словно давал он девчонке шанс, чтобы она не сильно расстраивалась.

Илья смерил его осуждающим взглядом и вышел из каюты.

— Ты идиот, гений! — крикнула им вслед Виктория.

Гений вышел следом.

— Я что-то не то сказал? — догнал он Илью. — Возраст сексуального согласия, конечно, варьируется в разных странах и в разных штатах, в Колорадо…

— Высокоуважаемый Шевалье не снизойдёт, — перебил его Илья. — И, прости, но ты идиот.

— Разве она не требует, чтобы ты занялся с ней сексом? — удивился Соломон с детской наивностью. — Ревнует, устраивает истерики, все эти глупые выходки.

Выходки и истерики Виктория действительно устраивала с завидным постоянством. Это как минимум сводило Илью с ума, как максимум создавало трудности.

— Однажды ты ведь уже дарил то, чего Тори от тебя требует, девчонке на день рождения?

Да, пять лет назад (или уже шесть?) Илью также донимала Божена, всеми правдами и неправдами стараясь затащить в койку. Если учесть, что Илья тогда трахался с её матерью, это тоже создавало определённые трудности, но совершенно другие.