Мысли Елены прервала Клава, вздыхавшая:

– Сколько добра-то перевели, Лена! А где-то в Африке дети голодают, да и у нас ведь тоже, а мы молоко в пропасть льем! Верно сказала продавщица-то – полились молочные реки с гор! А денег-то, денег сколь извела на молоко это, почитай, всю пенсию, ох, старая я дура! А до следующей пенсии еще далеко, на что теперь месяц жить буду, не знаю…

Потом Клава решила с горя пропустить рюмочку-другую, и Елене – у тебя-то ноги молодые, сказала Клава с укоризной – пришлось бежать в магазин за бутылкой. Хорошо, что теперь не старые времена – всем всё продают, не смотрят, что до шестнадцати лет ребенку расти еще и расти.

Но пить Елена наотрез отказалась, только пригубила рюмочку: кто его знает, что с ней после выпивки будет. Клава же махнула несколько стопок водки, закусила российским сыром, охотничьими колбасками, грузинским лавашом – пропадать так пропадать! – и затянула «Взвейтесь кострами, синие ночи». Елена стала подпевать ей неокрепшим голоском – где Клава сбивалась, забывая слова, Елена ей подсказывала – она-то помнила песню, будто пела ее только вчера.

– Конечно, – пригорюнилась после пения Клава, – ты-то и теперь пионерка, а я… Тебя, морду, даже в комсомол бы не приняли…

– Не приняли бы, – подтвердила Елена.

Вдруг в незакрытое окошко влетел ворон и спланировал прямиком на стол, где стояла бутылка с водкой, чашки с недопитым чаем, рюмки и закуска. Ворон тут же стащил кусок лаваша и стал колотить им о стол, пытаясь раскрошить. Клава стала гнать его, но Елена заступилась:

– Не тронь, дай птице поужинать. Он в нашем застолье третьим будет!

Ворон, благополучно расклевав лаваш, принялся за сыр, но колбасы ему сегодня не досталось – Клава выгнала птицу с пира:

– Ишь ведь какой – чужое добро клевать! Мясца захотелось?! Лети вон да найди себе червячка!

Но ворон за червяком не полетел, а тяжело уселся на креп-жоржетовое плечо Елены, так что она, как весы, перевесилась в сторону отяжелевшего плеча, насмешив пьяную Клаву:

– Тебя теперь соплей перешибешь! Бараний вес в тебе теперь, ей-богу!

А Елена от ее слов почему-то вздрогнула. Ворон каркнул ей в самое ухо: «Тхечах! Обзэгу!» – и внимательно посмотрел круглым желтым глазом в ее старые глаза. Пошедшая вразнос Клава покатывалась со смеху:

– Обзэгу! Ой, я не могу! Обзывается еще, надо же – обзэгу! Где это ты так каркать выучился, а, воронок?

Елена, чтоб повеселить сестру, принялась читать из Медеиной книги рецепт исцеления от желтухи:

– «Возьмите пригоршню вшей, засуньте их в хлебный мякиш и съешьте этот хлеб за обедом. Сделайте так несколько раз – и желтая немочь оставит вас».

Клава захихикала, а Елена продолжала:

– Представляешь, Клав, заболела, например, ты желтухой…

– Типун тебе на язык! Почему я опять?

– Ну, хорошо, – я. Заболела я желтухой, как лечиться – знаю, теперь вопрос: где достать вшей? Ясное дело – на вокзале. Иду на вокзал, нахожу бомжа на лавке, – тут Елена вздрогнула, вспомнив вдруг бомжа-громилу, который готов был кинуться за ней, но, поскорее отогнав дурное воспоминанье, продолжила: – И начинаю к нему приставать: «Господин бомж, а господин бомж, дайте, пожалуйста, вошек! Я заплачу: рубль – штука!» Представляешь картину? Представляешь?

Клава хохотала и кивала, а разошедшаяся Елена дергала ее за руку:

– Нет, ты скажи, что он мне ответит? Он же решит, что я издеваюсь над ним! Или пусть по-другому: иду это я, желтушная, и вижу на вокзале цыганку и бегу за ней, не она уже ко мне пристает со своими гаданьями, а я к ней: «Дорогая цыганочка, не одолжите ли мне вшей на лечение? Мне много не надо – всего только горсточку!» Представляешь? Представляешь?