В конце концов Елена придумала, как ей перетащить ванну к дольмену, не прося помощи у соседей, у того же Галактиона, к примеру, который непременно спросит, а зачем ей ставить ванну к порогу богатырской хатки. Вымыв как следует ванну изнутри, – в грязь ложиться не хотелось, – она принесла из дровяника круглые чурки, один из кругляшей подложила под ванну, пришлось, конечно, поднапрячься, поднимая конец, даже в пояснице что-то хрустнуло, и Елена непроизвольно выругалась. Вот старая дура, принялась она костерить себя, головы своей нет на плечах, дак чужую ведь не приставишь, ничего она, конечно, не добьется, никакой такой второй молодости не получит, только радикулит себе наживет… в придачу ко всему. Но продолжала действовать: выложила путь ванне десятком кругляшей, лежащих друг за другом наподобие домотканого половика. Ворон, решивший, видимо, понаблюдать за ее действиями, слетел с чердака и уселся, устраиваясь, на колонке: покачался из стороны в сторону, как маятник, лапы-то не умещались на вентиле. Елена оторвалась от своего занятия и укорила его:

– Дак ты, голова садовая, и по-русски балакать умеешь? А притворялся! А иностранничал! Ну-ка, прокаркай что-нибудь по-нашему?!

Ворон не ответил по-человечески, а каркнул по-своему, потому что не удержался на железном кружке, сорвался с колонки и, затрепыхав крыльями, приземлился на угол ванны.

– Ну, сиди, сиди, сейчас поедем, – сказала, усмехаясь, Елена.

Но ворон, едва ванна двинулась, взлетел и уселся на крышу богатырской хатки. Хорошо, что земля шла под уклон: ванна поехала по каткам как миленькая. Потом, правда, стала: ни тпру, ни ну! – но Елена перенесла вперед распрыгавшиеся в стороны, оставшиеся позади кругляши, и снова ванна поехала по ним, точно по катку. Теперь главное: не свалить ее сгоряча в пропасть. Елена направила катки к богатырской хатке, а сама сбоку страховала ванну, чтоб не вынесло к обрыву. И вот ванна стала на место. Пара чурбаков только оказалась под ней, но Елена, вновь приподняв конец емкости, выпихнула их ногами. Подняв голову, она увидела ворона, который выискивал что-то в поросшем мхом стыке между каменными глыбами хатки, и строго ему попеняла:

– А ты, Загреич, небось думал, я не справлюсь, ага?

Ворон вытащил на крышу улитку и, раздолбив ее клювом, ответил опять по-иностранному: «Тагэ. Сесыппуна».

Ванна стала впритык к стене богатырской хатки, окошко оказалось как раз подле длинного края «котла омоложения». Елена залезла в пустую ванну и попробовала вытащить каменную пробку, которой было заткнуто круглое оконце. Пробка сидела крепко, но круг ее, похожий на шляпку гриба, оказался шире лаза, поэтому, когда Елена, ухватившись за края двумя руками, дернула, тяжеленная пробка выскочила и осталась у ней в руках: она аж присела. Окошко открылось. Елена ухнула каменный гриб возле ванны: едва ведь не надорвалась, старая дура!

Изнутри пахнуло сыростью и чем-то затхлым. Стена вокруг окошка оказалась оплавленной: обод, оранжевый около самой дыры, далее, по размытому кругу, окрасился желтоватым. Елена сунула голову в дыру богатырской хатки: после солнечного света глаза долго привыкали к сумеркам каменного помещения: голые стены поросли мхом и лишайником, и ей вдруг показалось, что дна у хатки нет, будто это не хатка, а колодец. Но, приглядевшись, она увидела, что дно все же есть, только пол находится гораздо ниже того уровня, где стоит Елена. Она попыталась протиснуться внутрь, но дальше плеч дело не пошло. Елена поняла, что непременно застрянет. Не с ее животом лазить по дольменам. Вот худенькая бабушка Медея – дело другое, уж она-то, как пить дать, залезала внутрь, коль даже помереть умудрилась в этой хатке.