– Ну хорошо, – вздохнула продавщица и стала выкладывать на прилавок пакеты с молоком. Елена, едва не застряв в дверях, завезла в магазин тачку и стала складывать мягко колыхавшиеся пакеты, исписанные рекламными словами, туда. В окно она увидела двух женщин, приближавшихся к магазину, и поскорей набросила на груженную молоком тачку цветастую шаль бабушки Медеи. Быстро расплатилась с продавщицей, а на покупательниц в дверях едва не наехала. Те, в недоумении, посторонились.

Все молоко в тачку не поместилось, пришлось сделать еще ходку. Да, молоко оказалось тяжелым грузом. Конечно, нельзя было сказать наверняка, можно ли считать молоко кубанских буренок, на которое Елена, между прочим, истратила почти всю свою пенсию, киммерийским. Но и любое другое молоко называть киммерийским оснований тоже не было. Во всяком случае, это оказалось самым дешевым. Главное, чего Елена опасалась: как бы молоко не скисло до вечера, ведь холодильника у бабушки Медеи не имелось, да если бы и был, сто двадцать пакетов в холодильник не затолкаешь. А как назло, сегодняшний день, в отличие от всего остального апреля, выдался уже почти по-летнему жарким. До поры до времени она оставила молоко в самом холодном месте: под домом.

«…поставить котел у входа в богатырскую хатку…»

Богатырская хатка, а по-другому дольмен, находилась тут же, в пределах владений Медеи, за домом, в двух метрах от края обрыва. Сложена она была из многопудовых, цельных каменных глыб, сверху, в виде плоской крыши, лежала такая же, как стены, серая глыбища; высотой хатка была метра три, а шириной – четыре метра. Единственное круглое окошко хатки – оно же дверь, – сейчас заткнутое каменной пробкой, выходило на соседнюю гору, на восход. Почти впритык к дольмену росла развесистая ива, плакучие ветви ее с одной стороны опускались на каменную крышу хатки, а с другой свешивались в обрыв. Длинное тулово гор, протянувшееся за пропастью, с правой стороны вздымалось круто вверх – сквозь гору прорыли новый тоннель для поездов – и там, за горой, плескалось в своей вечной колыбели море. По дну пропасти, куда и заглянуть-то страшно, спешила к морю река, и рядом с ней, в обнимку, бежала дорога. Только речка бесстрашно бросалась в море, а осторожная дорога останавливалась подле волн.

Котла никакого на примете не оказалось, да и где можно было раздобыть котел такого размера, чтобы самой туда влезть? В доме и дворе Галактиона Елена поосматривалась, даже спросила у хозяйки, в чем они будут варить барана, та показала ей довольно большую кастрюлю, но эта большая кастрюля Елене была бы только по колено. Оставалась обыкновенная ванна. Проржавевшая и облезлая изнутри ванна стояла подле Медеиной колонки, вода из крана текла как раз туда. Видимо, летом, когда с водой были перебои – в квартире Елены перебои тоже случались, – в этой ванне бабушка держала воду для полива своих растений. Может, и мылась там, потому что в доме не было ни ванны, ни корыта, даже тазика не нашлось.

От колонки, где стояла ванна, до богатырской хатки, возле которой, как указывалось в рецепте, надо было окунуться в «котел омоложения», не так уж далеко, и все-таки Елене это расстояние казалось непреодолимым. «Вот когда пожалеешь об отсутствии внука», – подумала она и тут же услышала далекий ритмичный перестук поезда. Даже сердце захолонуло, хотя Саша-то с Алевтиной давным-давно сошли со своего поезда в Краснодаре, улетели в Афины и вовсю уже бродят по чужой столице. Прежде, говорила тетя Оля, в редкую ночь услышишь шум поезда, железная дорога шла по-за горами, а с тех пор, как прорыли тоннель, поезда стали хорошо слышны. Да они и видны стали. Елена подошла к краю обрыва и вдали, внизу, под горой увидела зеленый хвост поезда, скрывшийся в тоннеле.