Так что я был в нелучшем настроении с самого начала. Я боялся, что могу ввязаться в драку, я даже решил, по какому поводу будет драка: я буду защищать Мартина или Морин от нападок какого-нибудь засранца с бородкой или от усатой женщины. Но ничего подобного так и не случилось. Что самое удивительное, костюм Мартина, равно как и его загар из солярия, вполне сюда вписывался. Да и Морин тоже – в своем плаще и трогательных туфлях. Мартин со своей прической телевизионного ведущего вполне сошел бы за кого-нибудь из «Крафтверк», а Морин выглядела совсем дикой вариацией на тему Мо Такер из «Велвет Андерграунд». А на мне были черные штаны, кожаная куртка и футболка с эмблемой сигарет «Житан», так что я чувствовал себя белой вороной.

Случился только один эпизод, когда я всерьез подумал, что могу сломать кому-нибудь нос. Мартин стоял и пил вино прямо из бутылки, а те два парня пялились на него.

– Это ж Мартин Шарп! Тот самый, из утренней программы!

Я вздрогнул. Я никогда, в общем, не зависал со знаменитостями, и мне и в голову не могло прийти, что появиться на вечеринке с лицом Мартина Шарпа – это все равно что появиться там голым, даже студенты волей-неволей обратят внимание.

– Вот это да! Ни фига себе гости! – отозвался его приятель.

– Эй, Шарпи-засранец!

Мартин вежливо улыбнулся в ответ.

– Ты, наверное, все время это слышишь от людей? – спросил кто-то из них.

– Что?

– Ну, «Эй, Шарпи-засранец» и все такое.

– Пожалуй, да, – согласился Мартин. – Такое я часто слышу.

– Да, не повезло тебе. Столько народу на телевидении, а последней мразью оказался ты.

Мартин, пожав плечами, улыбнулся, словно говоря: «Ну что теперь поделаешь?» – и повернулся ко мне.

– Все нормально?

– Такова жизнь, – ответил он, посмотрев мне прямо в глаза.

Каким-то образом ему удалось наполнить избитое клише глубоким смыслом.

А Морин тем временем не уставала поражаться. Она шарахалась, едва заслышав, как кто-то засмеялся, или выругался, или разбил что-то; и взгляд у нее при этом был такой, будто ей показывают слайды с изображением детей-инвалидов на пятнадцатиметровом экране.

– Хочешь выпить?

– А где Джесс?

– Чеза ищет.

– И когда она его найдет, мы сможем отсюда уйти?

– Конечно.

– Хорошо. Мне здесь не нравится.

– Мне тоже.

– А как ты думаешь, куда мы дальше пойдем?

– Не знаю.

– Но мы ведь все вместе пойдем, как ты думаешь?

– Думаю, вместе. Мы же договорились. Пока не найдем этого парня.

– Надеюсь, мы его не найдем, – сказала Морин. – По крайней мере не сейчас. Если не сложно, принеси мне хереса, если у них есть.

– Знаешь, я не думаю, что найду здесь херес. Непохоже, чтобы они такое пили.

– А белое вино? Белое вино у них есть?

Мне удалось найти пару бумажных стаканчиков и полупустую бутылку.

– Будем здоровы!

– Будем.

– И ведь каждый Новый год одно и то же…

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, теплое белое вино, вечеринка с кучей отморозков. А ведь я себе пообещал, что этот Новый год будет другим.

– А прошлый Новый год ты где встречал?

– Дома, вместе с Лиззи, моей бывшей. Мы вечеринку устроили.

– Хорошо встретили?

– Да нормально. А ты?

– Я дома сидела. С Мэтти.

– Понятно. А тогда, год назад, ты уже задумывалась…

– Да, – тут же ответила она. – Еще как задумывалась.

– Понятно.

Я не знал, о чем дальше говорить, так что мы попивали вино и смотрели на отморозков.

Это же негигиенично – жить в помещении, где нет комнат. Даже в самых дешевых квартирах обычно есть человеческая ванная – с дверью, стенами и окном. Но здесь даже этого не было. Такое впечатление, что оказался в вокзальном туалете, но там хотя бы есть отдельные комнатки для женщин и мужчин. А здесь была всего лишь хлипкая стеночка, отделявшая туалет от всего остального пространства, так что, как бы мне ни хотелось в туалет, сходить туда я не могла – любой мог зайти и увидеть меня. А уж о том, насколько там было грязно, и говорить не приходится. Мама мне всегда говорила, что неприятный запах в туалете оттого, что бактерии пускают ветры; а здесь, похоже, бактерии были повсюду. По крайней мере этим туалетом могли воспользоваться далеко не все. Хотя, зайдя туда, я увидела человека, стоявшего на коленях перед унитазом и нюхавшего стульчак. Я понятия не имею, как кому-то может прийти в голову нюхать стульчак. (И ведь остальные все это видели! Вы только представьте себе!) Но мало ли извращенцев, с другой стороны. Я поняла, что чего-то похожего мне и стоит ожидать, как только зашла туда, услышала ту музыку и увидела тех людей; и если бы меня спросили, чем, на мой взгляд, эти люди станут заниматься в туалете, то я, возможно, ответила бы, что они станут там нюхать стульчак.