Джесс десять минут выясняла местонахождение Чеза у близких к нему источников, после чего заявила, что он на вечеринке в районе Шордитч. Мы спустились по лестнице, невзирая на преследовавший нас все пятнадцать этажей грохот музыки и запах мочи, и вышли на улицу, где и прозябали в ожидании такси. Никто особенно не разговаривал, если не считать Джесс, которая говорила за всех нас, вместе взятых. Она рассказала, что это за вечеринка и кто там, скорее всего, будет.

– Там будет Тесса со своей тусовкой.

– Ах, Тесса, – понимающе кивнул Мартин.

– А еще Элфи и Табита с ребятами, которые тусуются в клубе «Оушен» по субботам. Будет Кислотный Пит с остальными дизайнерами.

Мартин застонал. У Морин же был вид человека, измученного морской болезнью.

Наконец к нам подъехал молодой африканец на паршивеньком старом «форде». Он опустил стекло пассажирской дверцы и наклонился в нашу сторону:

– Куда ехать?

– В Шордитч.

– Тридцать фунтов.

– Да пошел ты, – ответила Джесс.

– Заткнись! – оборвал ее Мартин и уселся на переднее сиденье. – За такси заплачу я.

Мы все забрались на заднее сиденье.

– С Новым годом, – улыбнулся водитель.

Мы промолчали в ответ.

– На вечеринку едете? – не угомонился он.

– А вы знаете Кислотного Пита? – спросил его Мартин. – Вот к нему-то мы и едем. Повеселимся на славу.

– Повеселимся? – поморщилась Джесс. – Скажешь тоже.

Если уж и шутить в присутствии Джесс, если и говорить что-то с иронией, то сначала нужно ее предупредить. Причем не раз.

Уже было, наверно, с полпятого утра, но на улице была куча народу. И все они казались единым целым. Кто-то нам махал – Джесс всегда махала в ответ.

– А ты что, всю ночь работаешь? – спросила Джесс у водителя. – Или все же зайдешь куда-нибудь, пропустишь пару рюмок?

– Работаю toute la nuit, всю ночь, – объяснил водитель.

– Не повезло тебе, – сказала Джесс.

Водитель грустно ухмыльнулся:

– Да уж, не повезло.

– А твоя жена как к этому относится?

– Что, простите?

– Жена. La femme. Ее это не беспокоит? Ты же всю ночь работать будешь.

– Нет, ее это не беспокоит. Уже не беспокоит. Там, где она сейчас, о таком не беспокоятся.

Любой мало-мальски догадливый человек мог увидеть, что над нашим такси сгущаются тучи. Достаточно было обладать минимумом жизненного опыта, чтобы понять: у этого человека есть свое прошлое, и каким бы оно ни было, сейчас, в разгар новогоднего веселья, напоминать о нем не стоит. Любой нормальный человек тут же замолчал бы.

– А-а, – понимающе протянула Джесс. – Плохая женщина?

Я невольно поморщился, да и остальные, наверное, тоже. Неужели так сложно было держать язык за зубами?

– Не плохая. Мертвая.

Он ответил ей очень спокойно, просто уточнил; ответил таким тоном, будто «плохая» и «мертвая» – это два адреса, которые пассажир случайно перепутал.

– А…

– Да. Плохие люди убили ее. Убили ее, убили ее мать, убили ее отца.

– А…

– Да. В моей стране.

– Понятно.

И только тогда Джесс догадалась замолчать. Мы ехали погруженные в свои мысли. И я готов поспорить на миллион долларов, что в той или иной мере наши мысли вертелись вокруг одних и тех же вопросов: почему мы не встретили его на крыше? Может, он там был, но все же ушел, как и мы? Рассмеется ли он, услышав о наших проблемах? Откуда в этом человеке столько… стойкости, что ли?

Когда мы добрались до места, Мартин дал ему большие чаевые. Водитель был очень рад, благодарил нас и даже назвал своими друзьями. Мы бы с радостью стали его друзьями, но ему вряд ли захотелось бы с нами общаться, узнай он нас поближе.

Морин не хотела идти с нами, но мы ее все же провели в дом, потом вверх по лестнице, пока не оказались в помещении, очень похожем на нью-йоркскую мансарду. В Нью-Йорке такая мансарда стоит целое состояние, а в Лондоне она должна стоить целое состояние плюс еще тридцать процентов. Уже было четыре часа утра, но там все равно торчала куча народу, причем самого нелюбимого мною народу – студентов художественных факультетов. То есть Джесс нас предупредила, но я все равно был в шоке. Все эти покрытые шерстью шляпы, усы клочьями, новомодные татуировки и пластмассовая обувь… Нет, я вполне либерален, я был против того, чтобы Буш бомбил Ирак, да и к марихуане я нормально отношусь, но эти люди вызывают у меня страх и искреннее отвращение – во многом потому, что им бы не понравилась моя музыка. Приезжая с концертом в какой-нибудь университетский городок и прогуливаясь перед такой толпой, я всегда знал, что ничего хорошего нам здесь не светит. Этим людям не нравится настоящая музыка. Им не нравится «Рамонес», «Темптейшнс» или «Риплейсментз», они предпочитают диджея Бипа и его идиотские электронные попискивания. А бывает, эти идиоты начинают изображать крутых гангстеров, слушая хип-хоп про телок и пушки.