Уже в марте 1828 г. (возможно и раньше) Александр Пушкин начинает перевод «Конрада Валленрода», но сейчас же бросает его и с начала апреля приступает к работе над «Полтавой» (первоначально «Мазепа») [239]. Пушкин избрал для перевода Вступление к «Конраду Валленроду»[240], в котором как раз наиболее сильно звучит тема историзма. Отдельно отметим, что по этому же пути, уже для белорусского перевода, в 1910 г., пойдёт Янка Купала[241]. Впервые Вступление к «Конраду Валленроду» в переводе А. Пушкина было опубликовано в 1829 г.[242]:

В середине XIX в. было создано еще одно поэтическое произведение, апеллировавшее к событиям под Пиленами – это была поэма Владислава Сыракомли (1823–1862) «Маргер». В «Слове от Автора» Сыракомля сослался на орденскую хроникарную традицию: «Litewscy i pruscy kronikarze zapisali pod r. 1336 napad krzyżacki na zamek Pullen, bohaterską jego obronę przez wodza Margiera i zgon Litwinów, którzy nie chcąc się żywo oddać w ręce nieprzyjaciół, sami się na stosie na ofiarę swym bogom pozabijali»[243]. Основная мысль поэмы была вложена автором в уста главного героя во время отважного самоубийства[244]:

Автор, рассказывая об одном локальном событии, стремится создать общую картину истории Литвы, очертить эпоху экспансии Ордена[245]. Это сочетание «храброй Литвы» и отчаянного поступка формирует нравственно-этический комплекс прочтения истории и ее интерпретации в актуальном для автора моральной атмосфере XIX в.

Владислав Сыракомля планировал сценическую реализацию своей поэмы и подготовил собственное либретто для композитора Станислава Монюшко [246]. Но эти театральные замыслы воплотил в жизнь другой выдающийся композитор, уроженец Лиды Константин Горский (1859–1924), создавший оперу «Маргер» в трех актах (шести действиях). При этом композитор не воспользовался либретто Сырокомли, а положил в основу своей оперы либретто автора, обозначенного криптонимом W.W.G. Транскрипция для фортепиано была опубликована в Петербурге в 1905 г., но саму оперу поставили только 13 января 1927 г. на сцене Большого театра в Познани. Финальная сцена оперы создавала атмосферу героизма, в основе которого лежало самопожертвование: «Lud zaklina bogi, by wyzwolili ich z pęt ciała. Na oczach oszołomionych Krzyżaków wszyscy wskakują na stos. Wszystko niknie w kłębach dymu» («Люди умоляют богов освободить их от оков плоти. На глазах у ошеломленных крестоносцев все прыгают в костер. Все исчезает в облаках дыма»).

Можно утверждать, что опера Горского подытожила «литвинский этап» развития легенды о Пиленах, пик которой пришелся на середину XIX в. Специфика литвинского прочтения легенды заключалась в том, что в рамках этой концепции делались отсылки к древней литовской истории, но новый нарратив должен был пробудить патриотизм славяноязычного, преимущественно польскоязычного, шляхетского сообщества в бывшем ВКЛ.