В воспоминаниях мировых посредников: И.Н. Захарьина (Могилевская губерния), Н.К. Полевого (Минская губерния) и С.Т. Славутинского (Гродненская губерния) на фоне случившегося восстания поднимается проблема проведения в 1861–1863 гг. крестьянской реформы[18]. Здесь обращено внимание на то, что обезземеливание крестьян, которое накануне проводили помещики, усиливало социальное напряжение: заключая в свою пользу уставные грамоты, замедляя и запутывая ведение дел, они провоцировали ропот крестьян и направляли его затем против правительства[19]. Многочисленные злоупотребления местных мировых посредников послужили причиной их отставки и замены посредниками из других российских губерний[20]. Эти действия администрации М.Н. Муравьева привлекли крестьян на правительственную сторону во время подавления восстания. «Народным благодетелем» считал Виленского генерал-губернатора выходец из простонародья витеблянин М. Шамшура[21]. Действительно, крестьяне не верили призывам и обещаниям комиссаров Народного Жонда и в своей массе не поддерживали повстанцев. «Мужики были против бунтовавших панов. Никакие обещания воли и земли не подкупали их», – заметил сторонник восставших С.С. Окрейц[22]. «В Белоруссии – он [народ] против нас», – говорил доктор, примкнувший к восстанию в Могилевской губернии[23]. То же говорили другие мемуаристы, в том числе из самих повстанцев[24].

В историко-литературных журналах было опубликовано значительное число мемуарных источников (82 публикации), имеющих отношение к белорусской проблематике. Из них большая часть издана в «Русской старине» и «Историческом вестнике». Большая часть мемуаров посвящена деятельности М.Н. Муравьева и польскому восстанию 1863–1864 гг. (32 публикации), на этом фоне развиваются также сюжеты, связанные с административным управлением белорусских губерний и конфессиональной проблематикой. Военная тематика представлена воспоминаниями об Отечественной войне 1812 г. Другие публикации касаются различных аспектов культурной жизни и краеведения. Их большинство было сделано с оригиналов или по рукописным копиям впервые.

К историографическим источникам в журналах могут быть отнесены научно-популярные и публицистические статьи исторического содержания, справочно-информационные сообщения и некрологи, а также критико-библиографические отзывы (рецензии). Здесь уместно привести несколько примеров.

Научно-популярная статья русского этнографа С.В. Максимова (1831–1901) «Обитель и житель» была напечатана в «Древней и Новой России»[25]. Она представляет собой обобщение авторских этнографических исследований в белорусских губерниях, выполненных по поручению Русского географического общества в 1867–1868 гг. С.В. Максимов был к этому времени уже опытным этнографом, в течение десяти лет объездившим с экспедициями северо-восток России. Теперь его задачей было этнографическое изучение белорусов и определение границ их проживания. В своих исследованиях автор опирался на непосредственные наблюдения, опросы, народные предания, песни и поговорки, а также на изучение различных рукописных собраний, в частности, церковных летописей бывшей иезуитской академии в Полоцке. Автор уделил особенное внимание анализу гидронимии и топонимики, описанию крестьянского быта, белорусской хаты и одежды простых людей. В своих рассуждениях он показал себя последователем мифологической школы в фольклористике. Изучение речных названий привело автора к подтверждению той мысли, что расселение славян в Верхнем Поднепровье шло с севера на юг, почему левые притоки по ходу движения назывались от слова «шуия», а правые – «десныя» (если бы следование было по течению от истоков к устью, то обозначение было бы наоборот). В топонимике автор верно отметил наличие «древесных» наименований (Берестье, Береза, Сосенка и др.), названий от расчищенного для пахоты участка («ляда», «буда»), железной руды (Орша), речных излучин (Крупки, Слуцк), хозяйственных занятий (Ковали, Пугачи, Чашники). Исследователь использовал в своем тексте название «Белоруссия» для обозначения страны, «белоруссы», «белорусское племя» – для обозначения народности, возводя ее начало к древним кривичам. Автор отмечал, что самоназвание «белоруссы» не привычно для местных жителей, по его мнению, они «чужды намерения обособляться, казаться племенной особенностью и национальной исключительностью, хотя бы даже по приемам и убеждениям малороссов, казаков всех наименований, сибиряков и т. д.»