– Да, есть, пан генерал. Двое. Сын и дочь. Сын в этом году заканчивает гимназию.

Пан Гмежек не стал упоминать, что дети живут с женой. Бывшей. Как и бо#льшая часть полицейских, пан Гмежек был в разводе, мало какая семья выдерживала испытание работой полицейского. Тем более – семья старшего инспектора убойного отдела, которого могли выдернуть на происшествие в любое время дня и ночи.

– А у меня Ежи единственный. Даже супруги нет... погибла...

Впервые за все время службы старший инспектор Гмежек не знал, что ему сказать. Он был циничен, как все полицейские, и за время службы повидал немало. Как все полицейские, он имел дело с отбросами общества: убийцами, грабителями, разбойниками, наркоманами. Он смотрел в глаза семнадцатилетнему поддонку, который убил старую пани, чтобы поживиться содержимым ее сумочки, он входил в состав оперативно-следственной группы в ставшем основной для ленты синематографа розыскном деле «Березовая роща», когда им удалось изобличить маньяка, тихого почтового служащего, на руках которого была кровь тридцати двух человек[15]. Он всякое видел. Он видел и самых разных полицейских, честных и не очень, и совсем не честных, он мог даже подложить улику в карман виновного, если видел, что тот и в самом деле виновен. Но он никогда не арестовывал человека, никогда не привлекал его к ответственности, если видел, что тот – невиновен. А сейчас получалось так, что он отнимал сына у старого генерала, который был опорой порядка в Варшаве в эти трудные минуты, – и при этом искренне считал молодого человека невиновным.

Он впервые узнал, что это такое – арестовывать невиновного человека, человека, которого ты и сам считаешь невиновным. И ему это не нравилось.

– Пан генерал, я могу вам пообещать только одно, что я лично прослежу за тем, чтобы при производстве следствия закон соблюдался до последней запятой. Кроме того, я лично прослежу за тем, чтобы все данные об убитом, о том, кем он был – внесли в дело и представили на рассмотрение судье.

– Закон... – генерал снова повернулся к окну, – кому сейчас нужен закон, кто помнит о нем? Вот эти?

– О нем помню я. Надеюсь, что и вы, пан генерал. Закон нужен нам.

Генерал покачал головой.

– Что есть закон вот для них? – Он показал рукой в окно. – Рокошанам не нужен закон. Им нужна свобода. Они выходят на улицы и кричат – нам мало свободы! Дайте нам ее... Знаете, пан полицейский, когда-то давно... я и несколько других офицеров удостоились личной аудиенции монарха... тогда еще царствовал отец ныне правящего монарха, да продлит Йезус его дни. Он тогда сказал одну фразу, которую я и, наверное, мои спутники запомнили на всю жизнь. «У моего подданного нет права быть скотом», – вот что он сказал. И в России – никогда такого права у подданных не будет. Те, кто выходит на площадь и кричит, что им мало свободы, требует именно такой свободы. Свободы быть содомитом, наркоманом, диссидентом. Нас, которые не дают им эту свободу, они называют иродами и сатрапами...

Генерал снова замолчал.

– Пан генерал, вы знаете, где ваш сын был в ночь на двадцать шестое июня сего года? – осторожно спросил пан Гмежек.

– Об этом он расскажет вам сам. Если захочет. Думаю, захочет, потому что ему нечего стыдиться. Раньше таких, как этот пан... сжигали на кострах. Сейчас – у нас есть закон.

Генерал нажал на кнопку звонка, он зазвенел так резко, что старший инспектор Гмежек непроизвольно вздрогнул.

– Еще один вопрос, пан генерал. Я думаю, что ваш сын мстил за кого-то. Вы знаете – за кого?

– Об этом он тоже расскажет вам сам.