– Вур ик… – Он замялся.

«Не понял ни слова? – подумал Парсонс. – Или нелеп сам вопрос? – Он покрылся мурашками при мысли, что юноша не видел ничего зазорного в убийстве на ночном шоссе совершенно незнакомого пешехода. – Да, это совершенно ясно: он пытался меня убить. Неужели на его месте любой поступил бы так же?»

Вновь охваченный сильной тревогой, он настроился во что бы то ни стало разрушить языковый барьер.

«Я добьюсь, чтобы меня поняли, – сказал он себе. – И поняли правильно. И поняли сейчас же».

– Продолжайте, – сказал он юноше.

– Сэг? – повторил тот. – Ик сэг йер, йе мейнст?

Парсонс кивнул.

– Все верно. – Впереди росли городские огни. – Вы поняли.

«Мы делаем успехи», – хмуро подумал он и напряг слух, сосредоточил все внимание на голосе собеседника.

Тот сыпал отрывистыми фразами.

«Да, мы делаем успехи. Но хватит ли нам времени – вот вопрос».

Дорога сворачивала по широкой дуге и шла на подъем. Машина перенеслась через ров, окружавший город. Он служил всего лишь украшением, это Парсонс понял с одного беглого взгляда. Появлялось все больше машин, двигались они довольно медленно; то тут, то там Парсонс замечал пешехода. Вскоре он увидел толпы – огромные скопления народа на скатах, подвесных дорожках, ярусах башен. Все, кого удавалось рассмотреть вблизи, выглядели молодыми, не старше водителя. Скуластые, темнокожие и в юбках. Он увидел разнообразные эмблемы: млекопитающие, рыбы, птицы… Какова их роль? Может быть, это общество основано на принципах тотемизма, унаследованного от диких племен или отсталых народов? Или он попал в разгар какого-то праздника? Внешне эти люди похожи, а значит, гипотеза, что каждая эмблема принадлежит отдельному народу, отпадает. Произвольно дифференцированное общество?

А может, это игра?

И у мужчин, и у женщин длинные волосы были заплетены в косы. Мужчины значительно превосходили женщин ростом, обладали прямыми носами и волевыми подбородками. Ясноглазые женщины оживленно разговаривали между собой, спеша по своим делам. Особенно Парсонсу бросались в глаза их губы – необыкновенно полные, чувственные, светящиеся.

Какие все молодые! Почти дети. Жизнерадостные, неунывающие мальчишки и девчонки.

Висящий над перекрестком фонарь залил машину белым светом. В этом мире Парсонс еще не встречал фонарей, которые светили бы как этот, в полном спектре. В резких лучах Парсонс обнаружил, что губы у мужчин и женщин темные, а вовсе не красные, и не освещение виновато в его ошибке, а, скорее всего, помада. Мэри тоже такой пользуется наряду с модными красками для волос…

В этом свете – первом, так сказать, истинном свете этого мира – Парсонс увидел новое выражение на лице водителя. Юноша резко затормозил и сдавленно вскрикнул. Изумление и страх на его лице уже ни с чем нельзя было спутать. Он подался назад, вжался спиной в дверцу, попытался что-то сказать, но запнулся и наконец выпалил так громко, что несколько ближайших прохожих повернули головы к машине:

– Йе бист сик!

Последнее слово, без сомнения, принадлежало к языку Парсонса. Правильность его догадки подтверждали выражение лица и тон юноши.

– Почему это я больной? – раздраженно, даже агрессивно осведомился Парсонс. – Я совершенно точно знаю…

Юноша перебил его очередью коротких пылких фраз. Некоторые слова были вполне узнаваемы. Да и структура языка уже не казалась совершенно чужой. Обвинительная речь – чуть ли не истерическая тирада – помогла догадаться, почему юношу охватила неприязнь, даже отвращение, едва он как следует разглядел пассажира. Парсонс беспомощно слушал, а возле машины собиралась толпа любопытных.