А второе, чего Лаура никак не ожидала, – вид самой жидкости. Малейшая непрозрачность означала бы, что дела мои плохи. Но то, что хлынуло в трубку, было вязким и белым, с легким зеленоватым оттенком.

Моя спинномозговая жидкость была полна гноя.

Доктор Поттер отправила сообщение доктору Роберту Бреннану – коллеге по линчбергскому госпиталю и специалисту по инфекционным заболеваниям. Пока они ждали результатов анализов из лаборатории, успели обсудить все возможные диагнозы и варианты лечения.

Минута шла за минутой, а я продолжал стонать и корчиться, привязанный к каталке. Однако когда пришли результаты анализов, картина оказалась еще более угрожающей. Окрашивание по Граму (химический тест, названный в честь датского врача, который изобрел способ классифицировать вторгшиеся бактерии как грамположительные или грамотрицательные) показало грамотрицательный результат, что было в высшей степени необычно.

Тем временем компьютерная томограмма головы показала, что менингиальная оболочка мозга сильно опухла и воспалилась. В трахею мне ввели дыхательную трубку, и теперь аппарат НВЛ дышал за меня (ровно двенадцать вдохов-выдохов в минуту). Вокруг моей кровати выстроилась целая батарея мониторов, которые записывали все происходящее в моем теле и мозге.

У большинства из тех очень немногих взрослых людей, которые заболевают бактериальным менингитом, вызванным кишечнои палочкой, не в результате хирургического вмешательства или проникающей травмы головы, это обусловлено какими-то сопутствующими заболеваниями, например иммунной недостаточностью (к которой приводит СПИД или ВИЧ). Но у меня не было ничего, что сделало бы меня восприимчивым к Е. coli. Другая бактерия может проникнуть в мозг из носовых пазух или среднего уха, но только не кишечная палочка – цереброспинальное пространство слишком хорошо отделено от остального тела. Если только позвоночник или череп не проколоты (например, вживленным мозговым стимулятором или шунтом, вставленным нейрохирургом), бактерия типа Е. coli просто не может попасть туда. Я собственноручно вставил сотни шунтов и стимуляторов в мозг пациентов и разбираюсь в вопросе, и я понимаю, как была озадачена Лаура – у меня было заболевание, которого просто не могло быть.

Все еще не в силах смириться с результатами анализов, врачи обзвонили экспертов по инфекционным заболеваниям в ведущих научных медицинских центрах. Все согласились, что анализы указывают только на один возможный диагноз.

Но сильнейший бактериальный менингит был не единственной медицинской странностью, которой я удивил врачей в тот первый день в госпитале. Перед тем как меня перевели из приемного отделения, после двух часов диких криков и стонов я вдруг затих, а затем выкрикнул три слова.

Они прозвучали совершенно четко, и их слышали все врачи и медсестры, что находились рядом, и Холли, стоявшая в нескольких шагах, прямо за занавеской.

– Господи, помоги мне!

Все кинулись к каталке, но когда они подбежали, я был в беспамятстве.

Сам я ничего не помню о реанимации и об этих словах, которые я прокричал. Это было последнее, что я смог сказать перед недельной комой.

Время шло, а я продолжал угасать. Уровень глюкозы в спинномозговой жидкости у нормального здорового человека – примерно восемьдесят миллиграмм на декалитр. У человека, умирающего от бактериального менингита, он может упасть до двадцати миллиграмм на декалитр. У меня этот показатель равнялся одному.