Не только потому, что чувствовал себя не на своем месте, но и потому, что периодически натыкался на уважаемых академиков с потрясающей чушью в голове. А поскольку я категорически глупость не переносил на вид, вкус, цвет, запах и слова, то физически не мог заставить себя уважать степенного ученого мужа, который сегодня нам рассказывал основы цитологии, а завтра – про то, как в подземном бункере выращивают генномодифицированные помидоры, чтобы потом с их помощью понизить общий уровень интеллекта на планете и ввести режим интеллектуальной плутократии. Мне казалось, что в этот момент понижается градус интеллекта непосредственно в аудитории. Это приводило к досадным войнам с ветряными мельницами, где я ожидаемо проигрывал, но промолчать по молодой глупости все равно не мог. Умению отделить заблуждения человека от его знаний и полезных навыков, что я мог бы от него получить, я научился глубоко потом. Так я в итоге к совершеннолетию оказался гордым обладателем кучки разных грамот и поощрений, двух справок с перечнем предметов, которые я смог относительно глубоко изучить, и раздолбайского характера.

Друзей у меня почти не было, зато была куча знакомых, через которых я устроился сначала на подработку по проверке научных статей на предмет поиска обычных языковых описок, а потом мне начали доверять поиск и фактических ошибок – и я относительно неплохо с этим справлялся. Потом кто-то заказал мне полное переписывание статьи, и вот я стал писать работы за нерадивых студиозусов. Такой своеобразный формат обучения мне понравился, и я бы так дальше продолжил жить, узнавать новое и зарабатывать, если бы не один случай.

Однажды мне досталась творческая работа для аспиранта по ксенозоологии – описать животное, которое могло бы существовать на другой планете, причем включить его в биогеоценоз, а это означало, придумав его, не забыть описать, где и как оно живет, чем питается, кого боится, как размножается.

Я подключил фантазию, полазил по инфосети, вспомнил свои познания в мифологии – и содрал почти подчистую мантикору у древних греков. Только сделал ее инсектоидного типа и на кремнийорганической основе. Описал джунгли, где она может жить – а где еще жить полунасекомой тварюшке? – ее повадки, брачные игры, ползучесть, бронированность и ядовитость, а потом разошелся и придумал ей теплокровную пару – ложную скорпикору, мимикрирующую под скорпикору настоящую, чтоб не обижали те, для кого она по зубам.

Спустя месяц я узнаю, что открыта новая экзопланета, и первые пробы и снимки, что оттуда приехали, намекали на то, чего не может быть – кремнийорганическую жизнь. Разумных существ ученые не обещали, но сам факт случайного совпадения вольного полета моей буйной фантазии и слухов вокруг нового мира меня взбудоражил. Я тут же начал хотеть туда попасть, всеми правдами и неправдами. А вдруг я и остальное угадал? Мне позарез требовалось это проверить! Я, может, всю жизнь мечтал, чтобы новый вид животных моим именем назвали, а тут такая шикарная возможность, а я не при делах. Я чуть не сдался и не написал аспиранту Салливану с просьбой включить в статью и мое имя как соавтора, но засомневался. Куда я полезу, недоучка, человек без диплома?

Так что высовываться я не собирался, понимая, что ситуация что для меня, что для ученого щекотливая. Хотя с Салливаном, как и со многими другими заказчиками, ситуация была вполне понятная – вечная занятость. Он мог сделать статью и сам, не обязательно было ко мне обращаться. Но откуда перспективному аспиранту-ксенозоологу взять время на выполнение эссе на уровне «поди, придумай задание для школьной олимпиады по биологии»? Тем более, скоро, может быть, первые животные с новой планеты приедут, и его, времени в смысле, совсем у человека не будет. Моя незримая помощь оказалась неоценима, вот только со мной эта теневая деятельность сыграла злую шутку – что с того, что я оказался прав? Салливан мое эссе порядком переделал, и с него отличный старт получит, а я… что ж, пригожусь еще где-нибудь.