– Настен, это же комплимент был! – Зайкин разочарованно опустил руки. – Тебе очень идет. Ты вообще просто бомба теперь!

– Ага, динамит, круглый, – кивнула Настена, сложив руки под грудью.

Она глядела на парня, гневно пыхтя. Каждый выдох отмерял секунду, словно часики тикали. Ей, действительно, только фитиля на макушке не хватало для полного соответствия образу.

– Поздно, Зайкин, теперь не выкрутишься, – усмехнулась Карина.

– Да, блин, это же круто чуть поправиться. Вон Рита тоже…

– Молчать! – та сразу пригрозила указательным пальцем, резко двинувшись вперед.

– Ууу, – протянул Гога, отворачиваясь от девушки в сторону, словно боялся попасть под ударную волну.

– Вард, ну, подтверди, что она похорошела, – апеллировал к последней надежде Зайкин.

Варданян с улыбкой взглянул на красную Настену и подтвердил:

– Похорошела.

Девушка сразу охладила пыл и чуть опустила плечи. Спина перестала пружиниться. Вся фигура приобрела привычную мягкость и обтекаемость. Уголки губ задрожали намеком на улыбку.

– Вообще, Настен, не слушай этого придурка, – Варданян помахал рукой на Зайкина, как на назойливую мошкару. – Он завидует всем, кто толще доски.

Настена захихикала. Игнатьева сразила Зайкина победоносным взглядом. Карина хмыкнула.

– Ну, знаете, быть тощим вообще-то обидно, – пробурчал парень и вернулся к столу, где хозяйка включала музыку, не показывая никому экран ноутбука.

После таких откровений атмосфера разрядилась. Сырой воздух попадал в комнату через балкон. Прохлада разливалась по потолку, полам и стенам. Пространство в визуальном и тактильном восприятии расширилось. Даже душный Зайкин перестал напрягать. Впрочем, он никогда не вызывал особого напряжения, наоборот, с ним все так или иначе расслаблялись, потому что сам он всегда был легок и невозмутим. Но Карину умудрялся раздражать. Своей непосредственностью, прямолинейностью и навязчивостью.

– Платье мое где, кстати? – вспомнила она вдруг, поставив компьютер на стол.

Вместе с потоками воздуха по комнате закружила приятная попсовая мелодия на французском языке. Карина специально ее слушала, для практики аудирования.

– В химчистке, – ответил парень, хрустя яблоком. – В понедельник привезут прямо в универ.

Он шмыгнул носом и посмотрел на пакет с продуктами, который валялся в прихожей.

– А рубашка моя?

– В корзине. Постираю, верну.

Зайкин выпучил глаза и сорвался в ванную, воскликнув: «Не надо!». Гога даже привстал с дивана, чтобы проследить за ним. Карина переглянулась сначала с Игнатьевой, затем с Настеной. Все смотрели с любопытством. Варданян крикнул:

– Зай, ты че бесишься?

Парень уже вернулся в промежный коридор с рубашкой в руке.

– Блин, это же реликвия! Не надо ее стирать. Тут еще твой запах остался.

Он приложил рубашку к носу и блаженно зажмурился.

– Ты точно псих, Зайкин, – Карина косилась на него с опаской, скрестив руки.

Остальные заулыбались, видимо, привычные к его полоумным поступкам.

– А ты токсичная, – он наигранно пофикал. – Толерантно говорить: «Без ума от любви».

Персиковые губы оскалили белые зубы. Игнатьева посмотрела на Карину, мотая головой с усмешкой, как бы поясняя: «Его не исправить».

Варданян уже сидел на корточках перед Настеной и осматривал щеку. Они о чем-то очень тихо шептались, не обращая внимания на остальных. Девушка румянилась. Парень весь превратился в один большой извиняющийся жест. Гога печатал сообщение в телефоне.

– Ну, че, вы поиграйте во что-нибудь пока, а я сейчас кесадилей наделаю, – сказал Зайкин, кинув рубашку поверх спортивной сумки, которая так и валялась в прихожей, а сам взялся за пакет.