Составляю на поднос бокалы и подзываю официантку.

Коктейль для Грозного беру сама и лично презентую новоиспеченному боссу.

— В качестве комплимента я добавила в «Мохито» своих слез, — ёрничаю и, конечно же, улыбаюсь.

И все модели в бикини для Грозного меркнут, ведь на расстоянии вытянутой руки появилась я, женщина, что посмела расстаться первой с величественным бизнесменом. Порушила все шаблоны, и теперь Демид явно что-то затаил на меня.

— Юлия Олеговна, выше всяких похвал не пробуя, — тоже фальшивит, изображая приветливость.

В это мгновенье телефон, спрятанный в заднем карманчике брюк, начинает вибрировать, и я дергаюсь.

— Не отключила трубку? — Грозный тут же находит к чему придраться. — За это полагается штраф.

При правлении Гориным таких установок не было, да и не смогу я львиную долю времени пропадать из сети. У меня дочь.

А телефон гудит слишком настойчиво. За непринятым звонком тут же следует другой, потом третий. И я начинаю волноваться.

Грозный, будто нарочно, меня не отпускает, приказывая стоять рядом.

— Прошу меня извинить, — не выдерживаю, отвернувшись, быстро достаю телефон.

Беспокоят из садика. Где-то на уровне солнечного сплетения начинает гореть.

— Рыбкина, — ни о чем неподозревающий Грозный все еще купается в экстазе от возможности самоутвердиться, — ты зарабатываешь второй штраф и…

— Прости Демид, — шепнув, срываюсь с места и галопом несусь в подсобку. По пустякам меня бы не стали требовать.

— Что стряслось?

— Температура у Маши поднялась, и заболел живот. Так что забирайте или мы вызываем скорую, — докладывает воспитатель.

— Господи! Как она? Маруся плачет?

— В принципе нормально, но повторюсь, в садике девочка оставаться не может.

— Я приеду. Уже бегу! — поорав в трубку, срываю с шеи долбанную бабочку, она словно душить начала.

Был бы моим директором Андрей Борисович, то без нареканий отпустил. Горин имел славу доброго и понимающего человека, но теперь, когда за штурвалом оказался Демид, с этим могут возникнуть проблемы.

Кстати, обслужить господ в состоянии и Семен.

Я все равно вынужденно шагаю к столику с Грозным.

— Демид Леонидович, можно вас? — деликатно отвлекаю его от разговора.

— Опоздала Рыбкина, — победоносно оглядывает с ног до головы. — Меня можно было лет пять назад, сейчас нет.

Пропускаю мимо ушей колкость. Не тот момент, чтобы спорить.

— Это срочно! — заявляю твердо, прозрачно давая понять, что совсем не до шуток.

Грозный недовольно морщится и все же поднимается из-за стола. Поравнявшись, еле ощутимо дотрагивается ладонью до моей спины и уводит в свободную часть зала.

— У меня чрезвычайные обстоятельства, пожалуйста, дайте отгул.

— Какие? — подозрительно сощуривается.

Я отлично знаю этот заинтересованный взгляд, перед которым врать бессмысленно.

Если Грозный так внимательно посмотрел, то стопроцентно готов кинуть все силы, чтобы докопаться до правды. Такое бывает очень редко.

Сегодня мне не повезло.

— Маруся заболела, — на выдохе признаюсь, и кажется, вместе со мной остановилось время.

— Серьезно?

Грозный желает продолжить допрос, но мне совершенно не до разговоров.

— Нет, понарошку, — шикаю я. — Мне позвонили из садика и сказали забрать дочь. У нее температура.

Демид замирает, прогоняя в голове поток мыслей известный только ему, задумчиво отводит взгляд в сторону, а через секунду опять впивается в меня холодными глазами цвета грозового неба.

И наконец, предстает передо мной в человеческом обличье.

— Если совсем плохо, могу подвезти.

— Эм…нет, здесь недалеко. Мне бы только отгул без увольнения. Больше ничего не нужно.