Я стискиваю зубы, вместо того чтобы сказать ему, чтобы он пошел на хуй за то, что снова так меня назвал. Он знает, что это задевает и это единственная причина, по которой он продолжает использовать это слово. Если я покажу ему, как сильно я это ненавижу, он будет делать это еще чаще.

— Да, я думала кое-что приготовить в ближайшее время, — отвечаю я так ровно, как только могу.

Он фыркает.

— Ну, конечно. Принцесса собирается сама готовить еду?

Я не должна этого делать, но ничего не могу с собой поделать, а все этот ехидный сукин сын.

Я подхожу к двери и распахиваю ее пошире. Он стоит там, руки в карманах, ухмыляется, словно именно такой реакции он и ждал. Я его чертовски ненавижу.

— Ты можешь идти на хуй. Дорогу показать?

— Ай, ну и выражения у тебя.

— Ну давай, расскажи своему боссу. Хотя впрочем, ты и так это делаешь. Ты бежишь, как маленькая собачка, которой ты и являешься, и докладываешь о каждом моем поступке. Видимо, некоторые люди называют это работой в наши дни, — вот и все. Его глаза больше не блестят. — Во-первых, ты не намного старше меня, так что хватит смотреть так свысока — когда он только и делает, что ухмыляется, мне приходится впиваться ногтями в ладони, чтобы держать себя в руках. Иначе я могла бы использовать эти ногти, чтобы выцарапать ему глаза. — Во вторых, я умею готовить и умею делать множество других вещей, а хочешь знать почему? Потому что пока отец не нашел меня, были только мама и я, и я почти все время была дома одна. Если я была голодна, я должен был сам себе готовить. Если был беспорядок, я должна была убрать. На самом деле, я делала большую часть работы по дому, потому что мама уставала на двух работах и у нее не было сил. Я стирала, мыла посуду, драила ванную. Я следила за тем, чтобы после работы ей было что поесть.

Я должна остановиться. Если я этого не сделаю, то либо закричу, либо заплачу. Как он смеет? Он ничего не знает о том, какой была моя жизнь.

Его челюсть напрягается.

— Награду хочешь?

Я почти уверена, что разрываю кожу на ладонях. Жгучая боль почти приятна.

— Нет, дибил. Мне не нужна награда. Я хочу немного уважения. Я не была воспитан в роскаши. Были годы, когда одежду мне покупали в секонд-хенде, и даже тогда маме приходилось копить деньги, пока она ходила на работу в туфлях с дырками в подошве. Так что пошел ты со своей принцессой.

Если бы я была на его месте, я бы извинилась прямо сейчас. Может быть, даже на коленях. Но нет, он собирается стоять, глядя на меня сверху вниз, с поджатыми губами и скрещенными руками на груди.

— Хорошо. Больше никаких принцесс.

Ого. Я слишком удивлена, чтобы говорить.

— То, как ты со мной разговариваешь, просто невыносимо, ты меня унижаешь. Может можно и это как-то изменить? — хотя я и так знаю, что нет. — Ты и мой отец можете идти куда подальше.

Внезапно он оказывается почти вплотную ко мне, опустив голову так, что его лицо почти касается моего.

— Вот этого я не допущу. Можешь называть меня как хочешь; можешь проклинать меня до посинения лица. Давай. Но ты не будешь проявлять неуважение к нему.

— Ты серьезно? Ты влюбилась в него? Его здесь нет. Он даст тебе конфетку за то, что ты такой хороший мальчик.

— Насколько неблагодарной ты можешь быть? — рычит он. — Он сделал все это для тебя. Он устроил тебя учиться. Он нашел тебе шикарную квартиру. Ты знаешь, сколько людей твоего возраста убили бы за то, чтобы оказаться на твоем месте?

— Многие. Но вот только они должны быть согласны с тем, что за ними будут следить везде, куда бы они ни пошли. Что за каждым их шагом следят и докладывают. Да, я уверена, что они были бы совершенно не против.