Конь, кстати, заблаговременно оставлен в лесных кустах. Привязан, и морда обмотана тряпкой.

Но это еще не значит, что беглеца не обнаружат и без всякого ржания. Просто следуя мимо. А достичь очередной лошади раньше врагов Гуннор уже не успеет – они как раз приближаются почти точно с той стороны.

Уносить потом ноги пешком желания нет. Черные Змеи легко возьмут точный след и догонят всё равно. А обычные люди могут не заметить Гуннора и здесь.

А драться лучше тогда уж на месте, а не после долгой, изматывающей пробежки по глухому лесу с буреломом. Даже по родному с детства. Враги тоже могли за это время изучить здесь все окрестности. У них на это были долгие месяцы. А северные ветра навалили дряхлых деревьев в новых, прежде чистых местах.

Когда из лесной чащи показалась чужая серая лошадиная морда, Гуннор едва подавил желание кинуться к пришельцам прямо в объятия. Вот прямо к этому неприметному коню. И уткнуться ему лицом в мягкую гриву, заглянуть в умные лиловые глаза…

Потому что дохлые черные змеи не ездят верхом. Живые лошади их не носят. А мертвых, но пригодных к скачке, пока еще не создали ни природа, ни сами жрецы. У всего есть предел.

А сердце колотится как шальное. От облегчения. Самое страшное – невозможно.

Удержала от объятий лишь мысль, что, кроме аспидных Змей, враги еще бывают чужой армией, разбойниками и мародерами. И вот их лошади носят легко. У змеиных жрецов нет души, но не все люди ею пользуются. Как и сердцем, и совестью. В конце концов, ни Карл Безумный, ни Гуго Жирный с дохлыми змеями не путались. Но приятнее Эрика Кровавого они от этого не стали. Как и их подручные.

А затем из густых, шелестящих зарослей показалась фигура первого всадника, и взбунтовавшиеся ноги сами рванулись вперед. Гуннор остановился уже у самой кромки лесных кустов. Выбегать напролом, очертя дурную голову, по-прежнему не стоит – чтобы не подстрелили свои же. Вот уж будет обидно так обидно.

Потому что не узнать рослую, широкоплечую, кряжистую фигуру немолодого предводителя – истинного северянина! - Гуннор просто не мог. Кто же не помнит в лицо (и даже по движениям) родного отца? Даже когда тот верхом?

3

Неярко горит летний северный костер – на глухой лесной поляне. Бездымный. Стелется по сухой земле. Отец всегда был мастер разжигать такие. И Гуннора учил.

А теперь – своих же бывших крестьян, с кем ушел в глухие леса? Хорошо хоть матушку догадался вовремя отправить к родне. Куда еще не добралась война.

- За одно я этим гнилым жрецам благодарен – ты перестал метаться. Твердо встал на ноги, понял, кто ты. В армию-то уже вернулся?

Во вражескую? Эвитан ведь теперь – другая страна, батюшка еще об этом помнит? Или отмахнулся, как от крупной, но временной глупости. Дескать, потом само исправится. Не может быть, чтобы такая чушь – и надолго.

Багряное пламя, сине-черные угли. Пепелище прошлого.

Сам не ожидал, что станет вдруг так горько. И ведь себя же столько раз горячо убеждал… Но до чего до сих пор жаль уничтоженной мечты. Неужели в этой жизни, в подзвездном мире действительно удел один – только тянуть военную лямку? Неважно, о чём ты думал прежде. И к чему стремился всей душой и сердцем.

В этом мире ты можешь быть только воином. Только драться. За своих близких. Чтобы жили они. Потому что жизнь родных и дорогих людей – важнее мечты, даже самой заветной.

- Вернусь, - хмуро ответил Гуннор. – В армию маршала Анри Тенмара. Как только окажусь к ней поближе.

- Так можно и к нам. Беру в наш партизанский отряд – сразу и без проверок, - хохотнул отец, протягивая сыну кружку подогретого пива. - Лично за тебя поручаюсь.