Она повернулась на месте, не пошатнувшись, а затем вступила в окно между пространствами.

Эверт понял почему она выбрала темницы, как только оказался в них.

Вотчина Генриха Траубе пришла в полную негодность – решетки камер были раскурочены, а в потолке зияли две огромных дыры, сквозь которые виднелись люстры и даже головы некоторых придворных. Вдобавок ко всему куда-то подевались работники казематов и это, не говоря о том, что в них невыносимо воняло чем-то.

Оставить ее здесь означало выпустить на волю. Он бы так и сделал, взобравшись по одной из накренившись, но не упавших плит.

– Ваших рук дело? – поинтересовался Эверт, с трудом подавив новую вспышку раздражения. – Чем это так воняет?

Неизвестная пожала плечами, как и он, разглядывая помещение, но совершенно иным и можно сказать, что просветленным взглядом. Таким обычно смотрели на проделки ребенка, который слепил первый куличик или сбежал от няньки и измалевал обои в гостиной.

– Не надейтесь, что я оставлю вас здесь, но и не думайте, что отпущу на все четыре стороны, – проговорил Эверт, сделав вздох полной грудью. – Не передумали сказать мне имя вашего батюшки?

Она сделала вид, что задумалась и при этом, как и обещала не проронила и слова.

– Ну же! Сейчас можно говорить! Не делайте вид, что не понимаете этого!

Девушка хмыкнула.

– Вам трудно угодить, сэгхарт, но оно и понятно, – проговорило недоразумение и, не дав ему обдумать сказанное, добавила. – Пожалуй, я все же назову его вам, но для начала освободите меня.

Сэгхарт уже видел это выражение глаз. Он не смог ни поддеть пигалицу, которая вела себя ни хуже ныне покойной королевы Констанции.

– Чтобы вы сбежали? Или, попытались превратить меня в осла?

– В козла.

– Тем более.

Секунд десять они молчали, глядя друг на друга определенно недружелюбными взглядами.

– У меня ведь ничего не вышло, – проговорила она, сморгнув и став смотреть как будто бы сквозь него. – Я дам вам слово, что не стану колдовать.

Отчего-то задетый невниманием, Эверт не стал разубеждать и объяснять ей, почему ни одно из заклинаний не может подействовать на него.

Он проведет беседу с ее родственниками. Однако, граф Физ не смог отказать себе в том, чтобы получить заверения с ее стороны.

– Я даю вам слово, что не сделаю вам ничего, – проговорила она спокойно и вновь посмотрела так как будто бы на его месте не было ничего.

Он прошелся до стола с костями и игральными картами, а потом вернулся к ней, но вместо того, чтобы освободить от пут задал следующий вопрос:

– Представьтесь или назовите имя вашего мужа, отца или брата.

– Шевалье Мортимер Каучсерфинг, – проговорила женщина не без улыбки.

Но было видно, что тут же отдернула себя. Впрочем, Эверт озадачился вовсе не этим. Сперва он подумал о том, что ей идет улыбка и только потом над произнесенным именем.

– Не помню этого имени, – проговорил он, но отдернул себя подобно ей.

Пусть с этим разбирается геральд или Генрих, или еще кто-то, кто получает за это жалование.

– Ваше слово, сэгхарт, – напомнила женщина, сдавленно. – Освободите меня!

Он сделал это – распустил заклинание, стерев одну из основополагающих нитей, а потом посмотрел на девушку, которая вновь задвигалась с какой-то непередаваемой грацией и отвел глаза.

– Боже, как же хорошо!

– Вы являетесь поданной этого королевства? – продолжил спрашивать граф Физ, не отставая.

– Да, сэгхарт, – ответила она, повернув к нему голову. – Мой батюшка знаком с вашим и даже больше – со всей вашей семьей.

Она не сказала о супруге. Значит ли это то, что она была не замужем?