– Почему он медлит? – Она все ходила туда и сюда, пока у меня не закружилась голова. – Я хочу знать, что творится снаружи!

Ирада и Хармион умоляли ее присесть. В своих простых белоснежных туниках они напомнили мне гусынь. Гусынь, которые даже не знают, что их обрекли на заклание. А иначе зачем Октавиану выставлять стражу?

– Он убьет нас, – шепнула я. – Мы никогда не выйдем на свободу.

Раздался стук в дверь, и мама застыла на месте. Потом пересекла комнату, чтобы отворить дверь. На пороге возникли трое мужчин.

– Что? Где он? – воскликнула царица.

Александр, спустившись с ложа, показал пальцем на человека, стоявшего между Юбой и Агриппой:

– Вот он!

Мать отступила на шаг. Светловолосый сероглазый мужчина был в самой обычной toga virilis. В сандалиях на очень толстой подошве он казался чуть выше ростом, однако даже это не придавало ему ни малейшего сходства с нашим отцом. Щуплый, худой, невзрачный, как одна из бесчисленных белых ракушек на берегу. Но кто еще посмел бы надеть кольцо с печаткой Юлия Цезаря?

– Так ты и есть Октавиан? – заговорила царица по-гречески, на языке деловой переписки Египта.

– Ты что же, не знаешь латыни? – вмешался Юба.

– Конечно, пожалуйста, – улыбнулась мама. – Если ему так будет угодно.

Я-то прекрасно поняла, что у нее на уме. Александрия владела величайшей библиотекой в мире, и вот это сокровище перешло в руки человека, который даже не изъясняется по-гречески.

– Так ты и есть Октавиан? – повторила она на латыни.

Низкорослый мужчина выступил вперед.

– Да, это я. А ты, должно быть, царица Клеопатра?

– Тебе лучше знать, – ответила мама, присаживаясь. – Я все еще царица?

Юба улыбнулся, но его властелин только сжал губы.

– Пока – да. Можно мне сесть?

Мать указала на длинную синюю кушетку, откуда немедленно встали Хармион с Ирадой и перебрались к нам на кровать. Октавиан даже взглядом не повел в их сторону. Он пристально смотрел на царицу – так, словно в любое мгновение она могла отрастить себе крылья и улететь. Итак, самозваный Цезарь уселся, а его спутники продолжали стоять.

– Говорят, будто бы ты пыталась совратить моего полководца?

Мама пронзила Агриппу злобным взглядом, однако возражать не стала.

– Можешь не удивляться. Было время, когда твои чары обворожили моего дядю. И Марка Антония. Агриппа – человек из другого теста.

Все в комнате посмотрели на него, и суровый муж, облеченный царственной властью, не выдержав, потупился.

– На свете не сыщется более скромного и верного человека, чем он, – продолжал Октавиан. – Агриппа на предательство не способен. И Юба тоже. Полагаю, тебе известно: его отец был царем Нумидии. Потом, проиграв битву Юлию Цезарю, он отдал своего младшего сына Риму, а сам покончил с жизнью.

Мать выпрямилась.

– Это твой способ сказать мне, что я потеряю престол?

Октавиан промолчал.

– А как же Цезарион?

– Боюсь, твой сын тоже не сможет занять место на троне.

Мама слегка побледнела.

– Почему?

– Потому что Цезарион убит. И Антилл тоже.

Царица впилась пальцами в подлокотники кресла, а я зажала рот ладонью.

– Впрочем, – прибавил Октавиан, – я позволю похоронить их рядом с Марком Антонием внутри вашего мавзолея.

– Цезарион! – закричала мама, и победитель отвел глаза. – Только не он, нет!

Ее гордость. Ее любимец. В голосе матери слышались неизбывная мука, и ужас, и боль предательства. Вот когда я отчетливо поняла: evocatio все-таки принес плоды. Боги оставили нас, обратившись к Риму. Спрятав лицо в ладони, я зарыдала, а наша мама от горя стала рвать на себе одежду.

– Угомоните ее! – угрожающе рявкнул Октавиан.