Агриппа протянул руки. Царица исступленно замотала головой.

– Это же был твой брат! – выкрикнула она. – Потомок Юлия Цезаря. Понимаешь, что ты наделал? Прикончил брата!

– А ты – сестру, – напомнил Октавиан. И даже не шелохнулся, когда мама в ярости вскочила на ноги. – Через три дня вы с детьми отплываете вместе со мною в Рим, где примете участие в триумфальном шествии.

– Я не позволю выставлять себя напоказ перед римлянами!

Переглянувшись с Юбой, Октавиан поднялся.

– Куда ты направился? – воскликнула мать.

– В усыпальницу Александра Македонского, величайшего в мире завоевателя, – бросил Октавиан у самой двери. – А потом – в гимнасий: пора обратиться к своему народу. – Его стальные глаза вдруг задержались на мне. – Может быть, дети пойдут со мной?

Я бросилась к матери и, пав на колени, припала к любимым ногам.

– Не отсылай нас с ним, пожалуйста, мама, не надо!

Ее колотила дрожь. Царица даже не опустила глаз: она смотрела только на Октавиана. Казалось, они безмолвно сказали что-то друг другу, и мама кивнула:

– Да. Забирай детей.

– Нет, не пойду! – разрыдалась я.

– Давай, – потянулся ко мне Юба.

Я вырвала руку и закричала:

– Не заставляй нас уходить! Прошу тебя!

Птолемей заплакал, и Александр присоединился к моим горячим мольбам.

Царица всплеснула руками:

– Прочь! Ирада, Хармион, уведите их отсюда!

Я не понимала, что происходит. Хармион подтолкнула нас к двери, где мать обняла Александра, после чего притронулась к моему жемчужному ожерелью, нежно погладила волосы, руки, щеки.

– Мама! – не унималась я.

– Ш-ш-ш.

Она приложила палец к моим губам, а затем посадила Птолемея к себе на колени, чтобы зарыться лицом в его мягкие кудри.

Октавиан терпеливо ждал, и мне это показалось странным.

– Слушайте все, что скажет вам Цезарь, – произнесла мама. – Делайте все, что вам скажут, ты понимаешь, Селена? Александр, будь осторожен. И позаботься о них.

С этими словами царица поднялась, и прежде, чем на ее лице отразились какие-либо чувства, Хармион захлопнула дверь, оставив нас наедине с врагами.

– Держитесь рядом и молчите, – предупредил Агриппа. – Сначала идем в усыпальницу Александра, потом – в гимнасий.

Мы с братьями шли, взявшись за руки, и с трудом узнавали собственный дворец. Римляне кишели повсюду, выискивая сокровища для казны Октавиана. Резные кедровые кресла, некогда украшавшие главные залы, бесследно пропали. На наших глазах исчезало все, имевшее хоть какую-то ценность: крытые шелком кушетки, подушки, вазы черного дерева на длинных серебряных треногах.

– Откуда он может знать, – шепотом обратилась я к Александру по-гречески, – что солдаты не разворовывают вещи для себя?

– Они не настолько глупы, – ответил Юба на безупречном греческом языке.

Брат предостерегающе посмотрел на меня.

Тут Октавиану впервые пришло на ум заметить нас.

– А что, близнецы довольно красивы, правда? Кажется, они пошли больше в мать, чем в отца. Ты – Александр Гелиос?

– Да, или просто Александр, ваше величество, – кивнул брат.

– Это не царь, – поправил Юба. – У нас его называют Цезарем.

Александр покраснел, а меня затошнило при мысли о том, что он разговаривает с убийцей наших братьев.

– Да, Цезарь.

– Ну а твоя сестра?

– Клеопатра Селена. Обычно просто Селена.

– Луна и солнце, – усмехнулся Юба. – Как интересно.

– А мальчик? – спросил Агриппа.

– Птолемей, – пояснил Александр.

Октавиан скрипнул зубами.

– Этот больше напоминает отца.

Я крепче сжала руку братишки. Уже в переднем внутреннем дворе Агриппа вновь повернулся к нам:

– Не вздумайте открывать рот, пока к вам не обратятся, ясно?