— А вы что же, кудахтать теперь начнете? — спросила она гневно. — Так это вы времени своего не тратьте понапрасну, я из возраста, когда мне нужна была нянюшка, давно выросла.

— Выросла, — согласился лекарь с непонятным удовольствием, — загораешься, как растопка.

— Вспыхиваю, как щепа, — тут же поддакнула Саша, — так отец всегда говорит. Так что, господин доктор, вы меня лечите молча, а воспитывать не нужно, это дурно всегда выходит.

— Я не доктор, я лекарь.

— А, с волшбой, стало быть. Мистификация все это и глупости, от лукавого. Поговоривают, что канцлер чернокнижием увлечен, отттого и живет сто лет, древний хрыч.

— Я канцлера только однажды за всю жизнь и видел, — признался лекарь, — и встреча та была до крайности неприятной. Но колдовство он тогда творил удивительное.

— Расскажите, — попросила Саша и попыталась сползти вниз с высоких подушек.

— Нет-нет, — бдительно пресек ее движение лекарь, — голову пока повыше. А что касаемо канцлера, так за то его при короне и держат, что силы в нем неисчерпаемо. А подробностей тебе, душа моя, и знать ни к чему, опасные это пересуды.

— Душа моя, — напевно протянула Саша, совершенно распушась от этих ласковых интонаций, — из вас бы получилась удивительно могучая бабушка, нежная такая.

Он захохотал, приглушая раскаты своего голоса из-за ее больной головы.

— Ну вот что, внученька, — весело сказал лекарь, — тебя не тошнит? Поесть попробуешь?

— Сейчас бы пышек столичных да варенья вишневого, — размечталась Саша, прекрасно понимая, что достанутся ей в лучшем случае постный бульон да сухарик.

Она была опытной пациенткой и знала, что доктора и вкусная еда ходят порознь. Впрочем, и отец не жаловал разносолов, держа в одинаковой строгости как собственную дочь, так и челядь с бойцами.

Однако необыкновенный лекарь-богатырь, в руки которого Саша нежданно-негаданно попала, снова удивил ее, принеся ароматный и до одури вкусный суп из сныти.

Потом он сменил повязки на ее ране и предупредил, что шрам все равно останется.

— Свидетель моего позора, — огорчилась Саша, которую от травок да отваров, которыми ее потчевали, неудержимо тянуло поболтать. При таких ранениях отцовские гаврики обычно стонали да стенали, а она чувствовала себя весьма пристойно. И вправду хороший, знать, у великого канцлера лекарь.

— Милый дядюшка лекарь, — загорелась она, когда все повязки были сменены и ее снова укрыли лебяжьим одеялом, — а позвольте вас перекупить. У папеньки полно для вас работы, да и деньгами он вас не обидит. А то слава о канцлеровской скаредности многих ушей достигла.

Лекарь усмехнулся.

— Я ценю стремление вашей семьи напакостить канцлеру, — ответил он и приложил могучие руки к Сашиным скулам, проверяя, нет ли лихорадки, — но боюсь, душа моя, в этой лечебнице мне до конца дней своих оставаться.

— Что это за верность такая? — поразилась она.

— Стечение злосчастных обстоятельств, — с теплотой произнес он, не спеша отнимать рук, — с которыми меня, однако, значительно примирила наша сегодняшняя встреча.

— Меня же по голове стукнули, — жалобно пролепетала Саша, — и пока загадки разгадывать не выходит. Вы мне объясните все как следует, а то звучит это все крайне запутанно.

Он некоторое время молча смотрел на нее, льдистость голубых глаз искрила в свете ламп, преломляясь и то и дело меняя свои оттенки. Это было похоже на иней, сверкающий на солнце.

— Что ты знаешь о своей матери, девочка? — наконец спросил лекарь.

— О маме? — нахмурилась Саша. — Ну, обычно папа делает страшные глаза и велит мне пойти выклевать печень кому-то другому.