Точно!

Вся фраза, нарисованная в записке вдруг сложилась в моей голове: «Они думают, что мы соскочим!»

Я встала, выбросила остатки обеда в ведро, захватила стаканчик с кофе и вернулась на рабочее место.

Кто это «они»? Видимо, те, кто главнее. Не может быть иначе. Откуда он знает, что они думают? Что-то произошло? Для чего мне эта информация? И как теперь себя вести? Разве я собиралась бросать функцию «почтальона», чтобы попасть под подозрение? Вроде бы нет. Или у них так заведено: через определенное количество времени сливать звенья цепи, чтобы не примелькались?

Наверняка. Я давно в деле, это действительно может быть слишком подозрительно, особенно для тех, кто ищет и присматривается. Может быть, «бизнес» попал под прицел надзорных и карающих органов?

Ужас.

Я опустила голову, схватившись за неё руками. Что вообще происходило? Эта записка – предупреждение, понятно. Только как быть дальше? Как? Передать кому-то свою ношу, заменить звено цепи? И если моя теперь уже безымянная подруга сделала это и исчезла, то не произойдет ли со мной то же самое? Какой тогда смысл в записке? Он хочет меня спасти? Зачем?

За-чем?

Вокруг кипела работа, кто-то приходил и уходил, приносили документы, уносили документы, раздавались телефонные звонки и разговоры коллег, падали ручки, щелкали степлеры, открывались и закрывались ящики, полные бумаг, шумел принтер, шлепались на столы папки, поскрипывали стулья и кресла на колёсиках, гудели компьютеры, вибрировали и тренькали смартфоны, шелестели шоколадки в обёртках. Я собирала эти звуки просто так, чтобы задержаться в том месте, где была.

К вечеру на столе скопилась гора бумаг, которые я каким-то немыслимым образом успела обработать не помня себя. Оставив их коллеге, ровно в пять часов я собралась и ушла домой. Нужно было заехать к постамату прежде, чем остаться наедине со своими размышлениями. Конечно, мне не помешал бы дельный совет. Только обратиться за ним было не к кому.

В ячейке лежал белый упаковочный пакет размером чуть меньше ладони, внутри прощупывалась небольшая коробка, завернутая во что-то мягкое. Я вышла на улицу, завернула за угол и занялась распаковкой. В посылке оказался мармелад в виде червяков, а купюры вместе с пупырчатой плёнкой обмотали пластиковую баночку. Вид длинных красно-белых желейных уродцев пробудил во мне мертвенный ужас, тошнотой подкравшийся к горлу. Хотелось выкинуть всё, что было в руках, но я боялась, поэтому нервно запихнула червяков с деньгами в сумку и помчалась домой. В спасительное тепло старой, убитой квартиры. Чужой.

Не с первой попытки мне удалось ввести код от домофона, потому что ключи никак не хотели найтись в сумке, да я особо и не искала, боясь наткнуться на упаковку мармелада. Скрипнули двери лифта, который поднимал меня на этаж так долго, будто бы кто-то делал это вручную. Наконец, я оказалась на лестничной площадке, вздохнув не то, чтобы облегченно, но с надеждой. Теперь-то пришлось доставать ключи. Из-за этого я не сразу обратила внимание на коврик перед дверью.

Вообще, он был черного цвета. Собственно, и сейчас оставался таким же. С одним лишь отличием: вместо приветственной надписи «Welcome» лежала огромная дохлая крыса.

Почему дохлая? Вокруг неё красовалась лужа крови, почти художественно разлитая на коврик, но не попавшая на пол. Живот крысы был вспорот, а рядом аккуратно лежали отрезанные лапки. Все четыре. Это то, что я увидела сразу, словно сфотографировав в памяти. Перед носом несчастного животного сиротливо пристроилась бессовестно белая бумажка с нарисованным дорожным знаком, на котором был изображен перечеркнутый шагающий человечек.